«У каждого еврея есть нечто от Моисея». (Алтер Ребе, Танья)
Мне повезло: я родился евреем — и, как полагается, благословляю за это Всевышнего. Более того, я родился евреем в галуте, классическом, самом что ни на есть «галутном» галуте — и поэтому ощущаю свою принадлежность к народу Израиля каждой своей жилкой, каждой минутой своего существования.
Мне повезло вдвойне — я знал о своем еврействе едва ли не с тех пор, как научился говорить. А заговорил я на том особом языке, который гораздо ближе к идиш, чем к русскому, — именно такой была речь моего деда.
Аз есмь еврей. Это само собой разумелось, как восход солнца по утрам, как маца на Песах. До тех пор, пока я не пошел в школу. Там, познавая великий и могучий язык Пушкина и Толстого, я познакомился и с той его частью, которая относится к моему происхождению. Там я услышал: «Что ты с ним разговариваешь? Он же еврей!» И я понял, что быть евреем плохо, что это некий врожденный порок, который не зависит от меня и от которого нельзя избавиться. Выхода не было — с этим пороком следовало смириться. Дабы не пойти по пути ассимиляции и ненависти к собственному народу, то есть — к самому себе.
Со временем, все чаще задаваясь вопросом, что же такое это еврейское «мы» — не в замятинском, а истинно экзистенциальном смысле – и кто я как его часть, я начал изучать иврит, еврейскую историю, литературу, религию... И понял, что еврей — это звучит гордо.
Конечно, поначалу еврейская культура была для меня экзотикой. Но более всего изумляло и завораживало то, что эта экзотика — нечто родное и близкое для меня, что это потрясающе древнее, поистине царское наследие — мое, что потомство Авраама — это я!..
Это ли не избранность?
Позже понял: еврейство — это таки изгойство. В том высоком смысле, о котором писала Цветаева: «гетто избранничеств». Которое и есть подлинная свобода. Ощущение себя инородцем — человеком иного рода, отличным от других. То есть — евреем. То есть — самим собой.
И вот, осознавая свое неоспоримое и неистребимое еврейство, я встречаю приезжего хасида.
— Ид? — вопрошает он меня.
— Конечно, ид! — спешу я обидеться.
— Как тебя зовут?
— Сергей.
— Нет, значит не ид...
И что я мог ответить? Что я мог возразить этому столь категорически «отрицавшему» меня хасиду — я, носящий чужое имя и говорящий на чужом языке?
Быть евреем сегодня — значит быть свидетелем того, как стыдливо понижается голос, когда произносится имя твоего народа. В том числе и носителями этого имени. Это значит — стараться всегда быть на две головы выше других, чтобы стать «таким, как все». Это значит помнить слова Гиллеля: если не я себе, то кто мне?..
Часто мы смотрим на себя чужими — порой, увы, недобрыми глазами. Юдофобские стереотипы, растворенные в европейской культуре и массовом сознании европейцев, проникают в сознание самих евреев. Тогда, как у Мандельштама, возникает «хаос иудейский», тогда «призраком путается новый год в сентябре и невеселые странные праздники, терзающие слух дикими именами: Рош а-Шана и Йом-Кипур». Тогда, как у Гордона из «Доктора Живаго» Пастернака, появляется желание «распустить этот неизвестно за что борющийся и за что избиваемый отряд», «не называться, как раньше», “быть со всеми».
Но «все» не намерены быть с теми, кого продолжают называть, «как раньше». И это тоже — сегодняшнее еврейское бытие.
Быть евреем сегодня — это так же, как и вчера: знать, за что ты борешься. Это значит помнить день и месяц рождения своего народа. Носить имя, в котором пылает терновник Божьего имени. Это значит — быть человеком даже там, где нет людей.
Я — еврей, и значит я несу ответственность за всех евреев, и все евреи отвечают за меня. Вместе со всеми евреями я несу ответственность за весь мир. Во тьме Вселенной я собираю искры Божественного света, и каждый миг моей жизни есть деяние, приближающее либо отдаляющее приход Мошиаха.
Я — еврей. Потому что, глядя на звезды, вспоминаю обетование, данное Аврааму. Потому что я пришелец — на земле и в вечности — с другого берега реки Евфрат.