Мир ученых и мир деловых людей. Заключение, к которому пришел Борух. Как простые люди стали учеными.
Когда Борух прибыл в Яновичи во второй раз, Залман-Лейб был уже известен в городе своей ученостью и своими добрыми делами. Борух хорошо знал, что эта великая перемена в душе Залман-Лейба произошла только благодаря шамешу р. Залман-Хаиму, который собственным примером доброты и мягкости повлиял на Залман-Лейба и добился, чтобы он изменил свой характер.
Борух захотел теперь поближе познакомиться с р. Залман-Хаимом и научиться у него хорошим душевным свойствам. Он хотел также узнать побольше о его жизни в прошлом. Но р. Залман-Хаима уже не было больше в Яновичах. Годом раньше он отбыл оттуда, передав службу шамеша в синагоге кому-то другому. Никто не знал, имел ли р. Залман-Хаим в виду вернуться.
Борух пожелал теперь вновь встретиться со всеми теми людьми, с которыми он встречался, когда он был здесь раньше. Он посетил также синагогу у кладбища, которая была его первым пристанищем в Яновичах. В его памяти были еще свежи его переживания, страхи и радости, в этой синагоге, — месте сборищ могильщиков и членов «Святого товарищества», часто веселившихся здесь за бутылкой вина. Борух помнил даже тему, которую он изучал в тот момент, когда один из этих весельчаков бросился на него и стал его обнимать и целовать, да так рьяно, что он тут же понял, что эта синагога не подобающее для него место; ему пришлось перебраться в синагогу на базаре, где шамешом был р. Залман-Хаим.
В Яновичах встретился Борух с лавочниками, пекарями и другими местными жителями, у которых он работал, зарабатывая свой кусок хлеба. Теперь он был уже взрослым юношей, которому предстояло вскоре жениться. Никто его здесь не узнал. Борух хотел узнать от каждого о его личной жизни и о его жизненном опыте; он хотел теперь решить окончательно, каков же правильный путь в жизни, — тот ли путь, по которому следовал р. Залман-Хаим, посвятивший себя служению простым людям из народа, или же путь, которым следовал такой гаон, как р. Симха-Зелиг, паруш из Витебска, сидевший обособленно в своем углу, занятый только изучением Торы и смотревший сверху вниз на простых людей, далеких от знания Торы.
Для Боруха это было теперь, что называется, вопросом жизни. Он должен был наметить свой собственный путь в жизни. До этого он по существу только исследовал и изучал этот вопрос. Ему предстояло еще многому учиться. Он должен был пройти еще много ступеней, пока достигнет истинного совершенства.
Паруша р. Симха-Зелига Борух всегда имел перед глазами, после того, как он познакомился с ним поближе. Он не выходил у него из головы. Как и все, знал Борух очень хорошо насколько велик гений этого Паруша, который был уже в преклонном возрасте и о котором рассказывали различные легенды о его учености и деяниях.
Понятно, что Борух относился с большим уважением к этому гаону, предки которого были знаменитыми талмудистами в Польше. Еще пятнадцатилетним мальчиком он уже гремел под именем «иллуй из Стависка». Он знал весь Талмуд. По прилежанию он не имел себе равных. Он буквально учил день и ночь, отдавая сну не больше 2-3 часов в сутки. К тому же он постился по понедельникам и четвергам, а также по пятницам. С самой ранней молодости он разговаривал только на научные темы Торы и решительно отказывался беседовать на мирские темы. Невежд он избегал. Простого, неученого человека он к себе не допускал. Ему попросту не о чем было говорить с таким человеком. В Витебск он прибыл еще молодым. В течение полувека он жил обособленно, вдали от мира, в одной из молельн при Большой Витебской синагоге.
Борух хотел теперь решить про себя, кем из этих двух примечательных людей, — гаоном р. Симха-Зелигом или шамешом р. Залман-Хаимом, — доволен больше Владыка мира. Доволен ли он больше р. Симха-Зелигом с его огромными знаниями Торы и отшельничеством, или же р. Залман-Хаимом с его большой деятельностью среди широких еврейских масс. Борух вынужден был прийти к выводу, что не р. Симха-Зелиг, а только р. Залман-Хаим идет по правильному пути. Путь этого шамеша, — это именно тот путь, который должен угодить как Владыке мира, так и людям.
Если Борух не имел уже теперь перед собою р. Залман-Хаима, то он мог видеть в Яновичах буквально на каждом шагу следы большой деятельности этого шамеша. Борух посетил синагогу, где р. Залман-Хаим был шамешом. Он присутствовал на занятиях, проводимых Залман-Лейбом с большим числом слушателей. Занятия проводились по сложным талмудическим темам с большой глубиной. Но это нисколько не удивляло Боруха. Он и раньше знал, что Залман-Лейб большой знаток Талмуда. Что его удивило, — это пламенность, с которой молился Залман-Лейб; это в корне отличалось от его молитвы в прежнее время. Тогда он кое-как, быстро отделывался от молитвы, никогда не выказывая какого-либо теплого чувства при этом.
Борух знал, что это изменение, означавшее, что наконец-то душа Залман-Лейба согрелась и начала проявлять себя, произошло исключительно под влиянием шамеша р. Залман-Хаима, который, в конце концов, приподнял Залман-Лейба над его ограниченным мирком науки. Он пробудил его внутреннее «Я» и указал ему также на основное в жизни человека, — быть человеком хороших душевных качеств. Борух имел также возможность посетить Залман-Лейба на дому. Он нашел его углубленным в одну из книг МААРАЛа из Праги. Лицо Залман-Лейба пылало. Легко было заметить, что изучаемое прочувствовано им сердцем и душой.
Во время нахождения Боруха у Залман-Лейба забежал в комнату его шестилетний мальчишка, и отец начал укорять сынишку за то, что, как он заметил, в одной из кисти цицит у него не хватало одной нити. Для Боруха это было лучшим доказательством, что Залман-Лейб чувствует свое еврейство не только умозрительно, но и сердцем и душой.
Подобные изменения видел Борух и в поведении других евреев в Яновиче, особенно евреев, молившихся в синагоге на базаре; на них особенно сказалось влияние р. Залман-Хаима.
Вот, к примеру, жестянщик Пиня. Он был одним из первых слушателей р. Залман-Хаима, когда тот читал Эйн-Яаков. Теперь был уже Пиня среди тех, которые слушали лекцию по Талмуду от известного в Яновиче богача р. Яаков-Айзика. Эти лекции были хорошо известны в Яновиче не только потому, что сам Яаков-Айзик был всем хорошо известен, но и потому, что эти лекции слушали самые образованные люди Яновича.
Вначале удивляло Боруха то, что этот простой Пиня-жестянщик, который когда-то еле постигал отрывок из Эйн-Яакова, слушал теперь урок по Талмуду, и к тому еще совместно с крупными учеными. Он думал, что Пиня просто так сидит здесь, не понимая, о чем идет речь. К его великому изумлению, он стал свидетелем активного участия Пини в общих дискуссиях по разбираемым талмудическим темам, изучаемым за столом. Это означало, что Пиня был теперь уже в какой-то степени талмудистом. Откуда же это взялось? Это произошло потому, что он все время внимательно прислушивался к урокам; он уже сам стал ученым.
Для Боруха это было лучшим доказательством, что можно малограмотных людей из простонародья сделать образованными людьми и неимоверно поднять их культурный уровень. Несмотря на то, что в молодые годы они учились мало, могут они все же стать хорошо грамотными; стоит им только внимательно слушать урок в синагоге. Это было еще одним достижением шамеша р. Залман-Хаима. Другим примером этого служили мучник Шимшон, мясник Шимшон и горшечник Файвл. Все трое находились за столом, когда р. Залман-Хаим читал Пятикнижие; большего они тогда постигать не могли. Теперь они уже слушали урок по Мишне, и Боруху было видно, что они хорошо уже разбирались в прослушанном.
Помимо того, что эти евреи стали более образованными, они изменились к лучшему и в их поведении вообще. Боруху хорошо помнилось, как эти люди стояли, бывало, на базаре, каждый у своей лавки или за столиком и перебрасывались шутками, часто даже ссорились и ругались. Теперь они стали людьми степенными и вели себя, как настоящие Б-гобоязненные евреи.
За столом в синагоге, за которым читали Агаду или Псалмы, сидели также теперь одноглазый Берл и зубастый Хаця, которых звали так за их физические недостатки. Сильное влияние р. Залман-Хаима сказалось также и в поведении таких евреев, как Шаул-конокрад и Яаков-Залман-музыкант. Если Шаул был в числе самых низких людишек в Яновичах, потому что его считали, как свидетельствует его прозвище, конокрадом, то Яаков-Залман пользовался не лучшей репутацией потому, что он играл в помещичьих имениях, и о нем поговаривали, что он ведет себя там не совсем так, как подобает еврею.
Теперь же оба эти еврея совершенно изменили свое поведение. Оба оставили свои прежние занятия. Шаул занялся честным трудом, а Яаков-Залман перестал играть для гоев и играл только на еврейских свадьбах. Свое свободное время оба проводили в синагоге.
Поразительной новинкой явился для Боруха мельник Мордехай, который стал лавочником в Яновиче и габаем в синагоге. Этот Мордехай всю жизнь прожил в деревне и с трудом осваивал раньше кусочек Агады. Теперь он сидел за столом и слушал урок по Талмуду, принимая активное участие в дискуссиях. Борух видел здесь перед собою еще один яркий пример того, чего можно добиться работой над простыми людьми из народа. Не было больше никакого сомнения, что не путь замкнутого в себе и обособленного от людей отшельника р. Симха-Зелига был верным путем, а путь, избранный р. Залман-Хаимом, — распространение знаний Торы и проповедь совершения добрых дел в среде простых людей, — вот единственно верный путь, который достоин подражания!
