Богач, раздавший свое добро на благотворительные цели. От кого яновичский «вельможа» научился добрым душевным свойствам.
Р. Шимшон-Элье имел длительную беседу с учителем своего сына. Р. Нафтали-Зеэв объяснил ему, что ничто для него не имеет значения помимо Торы. Даже жалость является, по его мнению, скорее делом головы, чем сердца.
Возьмем, к примеру, такой вопрос, как благотворительность. У р. Нафтали-Зеэва все было измерено и взвешено. Согласно закону, сказал он, мы обязаны, отчислять в фонд благотворительности не больше одной пятой части наших доходов в году. Так постановил рав Аси в трактате Баба-Батра, и все. Для р. Нафтали-Зеэва этого достаточно.
Даже вопрос любви к ближнему пытался р. Нафтали-Зеэв решать по-своему. Сказал ведь р. Акива в Талмуде Иерушалми («Недарим» 99), что «Великое правило в Торе: любовь, означает — отсутствие вражды». Иллель также объясняет это в том смысле, что «То, что нежелательно тебе, не делай твоему ближнему»; это означает по существу, что речь идет не о настоящей любви, а только об отсутствии чувства вражды к своему ближнему. Что касается рабби бар Абуи, то он поясняет это словами: «Выбирай ему (своему ближнему) приличествующий вид смерти...» («Ктубот» 37).
В отношении же простонародья и невежд указал р. Нафтали-Зеэв на сказанное («Ктубот» 8): «Несчастья случаются в мире только из-за невежд».
Р. Шимшон-Элье, воспитанному своим родственником р. Йехиэль-Моше и наученному делать людям только добро, трудно было воспринимать все это. Хотя он и уважал р. Нафтали-Зеэва за его большую ученость и за воспитание сына в духе любви к Торе, он все же чувствовал, что в его сыне он что-то попортил.
Только теперь мог р. Шимшон-Элье оценить по-настоящему значение своего дяди, от кого он унаследовал такие дорогие душевные свойства; все же он о нем мало знал, — р. Йехиэль-Моше о своем прошлом рассказывал мало. Единственное, что он знал о своем дяде — это, что, по рассказам матери, он был сыном богатых родителей и что он был женат на дочери другого богача, р. Звулуна-молчальника.
Молодые годы р. Йехиэль-Моше были мирные и счастливые. И у отца, и у тестя были свои собственные синагоги, при которых они содержали по десять человек, занимавшихся непрестанно только изучением Торы. То же делали и сами богачи, хозяева синагог. Состояние, которое отец Йехиэль-Моше оставил после себя в Праге, было весьма значительное. Но только часть этого состояния он оставил своему сыну и другим родственникам. Остальное он отказал на благотворительные цели.
Р. Йехиэль-Моше прожил со своей женой тридцать пять лет бездетным. После смерти жены р. Йехиэль-Моше отдал часть своего состояния на благотворительные цели и перебрался на жительство к родителям р. Шимшон-Эльи, сначала в Краков, а затем в Витебск.
Обладая все еще значительными средствами, р. Йехиэль-Моше выискивал людей, нуждающихся в помощи. Он посылал людей по городам и селам искать сирот, которых он обеспечивал материально. Он также много денег давал на содержание йешив и отдельных талмудистов, а также на поддержку оказавшихся в нужде некогда состоятельных людей.
Время р. Йехиэль-Моше было распределено между различными часами занятий. Каждый день он изучал весьма сосредоточенно один лист (две страницы) Талмуда. Затем у него были определенные часы для занятий с одним евреем по имени Борух-красильщик. Остальное время дня он посвящал изучению Мидраша и чтению публичных лекций, в которых он объяснял слушателям смысл стихов Псалмов. Особое внимание он уделял делу обучения людей моральным качествам МААРАЛа Пражского. По одному из преданий, предлагал МААРАЛ читать ежедневно перед утренней молитвой песнь «Аазину»; МААРАЛ считает это хорошим средством для очищения мысли и сердца. Он считал также, что торговцы и ремесленники должны читать эту песнь несколько раз в день ради обеспечения им успеха в делах. Поэтому следовало всем знать эту песнь наизусть. Чтение песни несколько раз в день обеспечивает также, по мнению МААРАЛа, долголетие.
В памяти р. Шимшон-Эльи особенно врезалась беседа, которую он вел в детстве со своим дядей о служившем в их доме слуге Пинхасе. Этот Пинхас был уже в семидесятых годах своей жизни. Он был высок, широкоплеч, с белой бородой. Всю жизнь он выполнял тяжелые работы, чтобы заработать на жизнь. На старости лет взял его р. Шимшон-Элье к себе слугой.
Было это в один из зимних дней. День клонился к концу. Шимшон-Элье находился в комнате р. Йехиэль-Моше. Пинхас вошел со связкой дров на плечах, чтобы затопить печь. Р. Йехиэль-Моше, уже тоже старик, увидав Пинхаса, поднялся и не сел, пока Пинхас не закончил своей работы.
Шимшон-Элье не был совсем уверен, что его дядя встал перед этим простым слугой. Он спросил дядю об этом. — Конечно, — сказал ему р. Йехиэль-Моше, — сказано ведь: «Встань перед сединой и уважай лицо старика». И не довольствуясь этим, заметил р. Йехиэль-Моше со вздохом: — Как же сильно я завидую этому простому еврею! Он зарабатывает на жизнь трудом своих рук. А я чем живу? «Постыдным хлебом», оставленным мне родителями наследством.
Р. Шимшон-Элье хорошо помнит спор между ним и дядей. Он напомнил р. Йехиэль-Моше сказанное нашими мудрецами («Кидушин» 32): «Старый — это тот, кто приобрел мудрость». На это р. Йехиэль-Моше отпарировал другой выдержкой из Талмуда («Шаббат» 31): «Встанем перед ним (неучем), ибо он человек Б-гобоязненный». Слуга Пинхас, пояснил р. Йехиэль-Моше, человек Б-гобоязненный и все время внимательно читает Псалмы.
Перед смертью отказал р. Йехиэль-Моше небольшую часть своего состояния родным, а остальное отдал на благотворительность. Позже проверили записи, которые он вел по своим деньгам, и оказалось, что он раздал на различные благотворительные цели большие суммы денег. Он был истинным «дающим втайне».
Доверенным лицом р. Шимшон-Эльи был р. Моше, которого так и называли в Яновиче: р. Моше-Нееман (доверенный р. Моше) Этот р. Моше был тоже коренным витебчанином, как и р. Шимшон-Элье. Оба знали друг друга с детства. Р. Шимшон-Элье чувствовал большую привязанность к р. Моше, образ мышления и поведение которого были те же, что и его дяди р. Йехиэль-Моше.
Когда р. Шимшон-Элье стал управляющим имением графа Липского, он взял к себе р. Моше, который вел его бухгалтерию и стал его правой рукой. Р. Шимшон-Элье доверил ему все секреты и сделал его своим личным советником.
Фактически стал р. Моше подлинным руководителем р. Шимшон-Эльи, в том числе и духовным. Р. Шимшон-Элье пожелал, чтобы р. Моше следил за его поведением, и когда нужно указывал бы ему на его ошибки, побуждая его к их исправлению. Причиной этому был определенный случай.
Р. Шимшон-Элье, благословенный богатством, высоким положением и почетом, был в течение некоторого времени бездетным. Рожденные женой дети умерли сразу после рождения. Это очень огорчало р. Шимшон-Элью, и он однажды открыл свое горе р. Моше.
— Возможно ли, чтобы Всевышний совершил несправедливость? — спросил р. Моше. — Вы, р. Шимшон-Элье, должны отдать себе отчет в душе, выискивать, какие проступки Вами совершены и исправить их.
Другой на месте р. Шимшон-Эльи обиделся бы, вероятно. Как это так, делать ему упреки! Его, такого богача, благотворителя и человека добрых дел, считать грешником! Вместо этого, сообщил р. Шимшон-Элье, что он готов следовать совету р. Моше и в этом. Он целиком доверился р. Моше; он просил его ознакомиться с его деяниями и помочь ему найти, в чем он провинился. Р. Шимшон-Элье во всем следовал затем совету р. Моше, и, когда жена родила ему очередного ребенка, этот ребенок остался жив. Это было единственное его дитя, Яаков-Айзик.
Теперь, когда р. Шимшон-Элье обнаружил, что р. Нафтали-Зеэв не оказал на его сына нужного влияния в части развития добрых душевных качеств, он об этом побеседовал с р. Моше.
— Является ли это следствием влияния его учителя или же виною этому его врожденные душевные свойства, так или иначе мы его уже не изменим. Остается дать ему идти своим путем. Возможно — само время изменит его, — выказал р. Моше свое мнение.
Когда Яаков-Айзик подрос, ввел его отец в курс своих дел и постепенно передал ему ведение доверенного ему хозяйства. Сам же р. Шимшон-Элье посвятил теперь себя целиком общественным делам.
Полвека прожил р. Шимшон-Элье в Яновиче, а когда он умер, остался на его месте его сын управляющим графскими имениями.
Р. Яаков-Айзик определил себе время для учебы, в том числе и с другими людьми. Он создал кружок изучающих Талмуд и сам вел его. Он имел решающий голос во всех общественных делах Яновича. Но он не был уже тем, кем был его отец. Он не общался с простыми и бедными людьми. Наоборот, он смотрел на таких людей сверху вниз. И даже когда он участвовал в делах благотворительности, он это делал без той сердечности, которой отличался его отец; он это делал как человек, чувствующий, что он только выполняет возложенную на него обязанность.
Через двадцать лет после смерти отца разразился спор между наследниками графа Липского. Р. Яаков-Айзик увидел, что в конце концов он все равно не сможет оставаться больше на своем месте, поэтому он решил заблаговременно отказаться самому от занимаемой им должности управляющего. Он созвал наследников и под наблюдением государственного представителя передал им их имущество в полном порядке.
Затем взялся р. Яаков-Айзик за торговлю. Он начал торговать льном с помощью своих трех сыновей, и дело оказалось удачным. Он и теперь был одним из самых почетных жителей Яновича, мнение которого в общественных делах города было решающим. Но он никогда не хотел стать председателем общины или занимать другие почетные общественные должности.
— Мое мнение и так является решающим в делах общины, — говорил он, бывало, со смехом, — пусть почет достанется тем, у которых имеется больше времени для общественных дел.
В Яновиче знали, что р. Яаков-Айзик хотя и большой талмудист, имеет обыкновение всегда настоять, чтобы и в научных спорах правым оказался он. На его уроках никто не смел спорить с ним. Если кто пытался его переубедить в чем-либо, будь то даже крупнейший ученый, не щадил его р. Яаков-Айзик и попросту мог обругать его.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что всеми уважаемый р. Яаков-Айзик ухватился за «проступок» пекаря Шломо, который прервал молитву, когда он был призван читать Тору. Как для обычных насмешников, бывших тогда в синагоге, так и для р. Яаков-Айзика это было удобным случаем подшутить над простым, малограмотным пекарем и причинить ему боль.
Борух, видевший все это, был потрясен.
— Знаешь ли ты, что ты наделал? — захотелось р. Яаков-Айзику постращать пекаря. — Ты осквернил Тору тем, что ты произнес ненужное благословение и ты также осквернил имя Небесное.
Шломо корчился от боли, слушая эти едкие слова упрека такого уважаемого еврея, как р. Яаков-Айзик. Слезы выступили на его глазах, и он начал умолять р. Яаков-Айзика, чтобы он ему сказал, какому он должен подвергать себя покаянию.
— Ты должен поститься три дня по очереди — в понедельник, в четверг и в следующий затем понедельник, — сказал ему р. Яаков-Айзик с презрительной усмешкой.
