Бедняк, разбогатевший благодаря своему одаренному сыну. Третий зять кузнеца, следовавший по путям своего тестя. Митнагедская серьезность и хасидская веселость.
Уже в пути начал Борух обдумывать слышанное и виденное в корчме р. Нахман-Исраэля, особенно новый образ поведения самого содержателя корчмы и его зятьев, а также как они молились. В свое время Борух не уделял этому внимание. В дальнейшем он приписал это своей врожденной холодности. Нет сомнения, что если бы Борух больше интересовался тем, что он видел и слышал в корчме, то он обнаружил бы, что он там наткнулся на первых последователей Баал-Шема, — на первых хасидов тех мест.
Но для Боруха было достаточно того, что он услышал о Баал-Шеме, с благословения которого содержатель корчмы р. Нахман-Исраэль поселился вместе с другими поселенцами в этой деревне. Позже, уже будучи в Добромысле, Боруху вновь пришлось услышать о Баал-Шеме, но уже более подробно.
Как только Борух прибыл в Добромысль, он отправился в кузницу своего старого приятеля р. Элиэзер-Реувена, у которого он в прежние годы проводил всегда праздничные дни Песаха.
Кузнец был страшно рад ему, как будто он вновь встретил близкого, родного человека. Он отложил молот, снял фартук и помыл руки, затем он приветствовал Боруха дружеским «Шолом-Алейхем». Он вышел с Борухом из кузницы, и они тут же сели рядом на скамье. Р. Элиэзер-Реувен имел многое что рассказать Боруху о событиях за год.
Борух узнал о том, как один из самых больших бедняков Добромысля, р. Авраам-Биньямин, вдруг разбогател. Это был тот самый р. Авраам-Биньямин, который жил тем, что сортировал шерсть-сырец и должен был кормить своих отца и мать, отца и мать жены и свою собственную семью. Никто в Добромысле не мог себе представить, что этот бедняк когда-нибудь разбогатеет.
А случилось нечто неожиданное. Его старший сын Шлеймке, которого он на последние гроши послал в йешиву, вернулся оттуда с очень похвальными письмами руководителей йешивы. Помимо этих похвальных аттестатов Шлеймка привез и еще нечто. Способный этот паренек, находясь в йешиве в большом городе, присмотрелся как там сортируют и расчесывают шерсть, — не вручную, как его отец, а машинами. Шлеймка заинтересовался такой машиной, производительность которой была неизмеримо выше ручной работы.
Шлеймка много думал над тем, как обеспечить отца такой машиной, которая значительно повысила бы доходы отца. Но он и мечтать не мог о приобретении машины. Зато Шлеймка смог привести отцу чертежи этой машины и взялся сам ее соорудить.
С помощью столяра Берела и жестянщика Авраама работал Шлеймка три недели пока не изготовил машину. Когда отец его начал работать на машине, он смог уже отсортировывать и обрабатывать за день столько шерсти, что на нее понадобилось бы работать вручную не меньше месяца. Со всех деревень начали теперь привозить к нему шерсть для обработки и через несколько месяцев р. Авраам-Биньямин стал богачом.
Первое, что он тогда сделал, как только ему улыбнулась фортуна, это выдать замуж своих двух племянниц-сироток, дочерей сестры жены. Он выдал их за сыновей видных родителей, талмудистов. Он также пожертвовал на новую крышу для синагоги. Своего сына Шлеймку он сосватал с сироткой, внучкой добромысльского раввина.
Что касается самого кузнеца, его новостью был третий его зять, за которого он выдал самую младшую дочь. Этого третьего зятя звали Ицхак-Шауль. Он был и телом и душой здоровый юноша, большой знаток Талмуда и к тому же живой и веселый. Кузнец гордился не только ученостью этого зятя, — в чем, по его словам, он сам не очень-то разбирался, — но главным образом его добросердечностью, его прекрасными душевными качествами, его любовью к людям.
Р. Элиэзер-Реувен рассказал Боруху также о том, что его зять получил уже диплом раввина, но заявил, что не хочет быть раввином. Вместо этого, — рассказывал дальше кузнец, — он хочет заняться ремеслом, он хочет стать кузнецом, как и я. Он отказался даже получить обещанное ему приданое. Ему нужна только квартира. Работать кузнецом он уже выучился у меня. Теперь он нашел себе деревню, около десяти верст отсюда и около двух верст от Бабиновичей, в которую он хочет перебраться с женой и открыть там кузницу.
Об остальных двух зятьях кузнеца узнал Борух, что один из них р. Залман-Меир, занимает должность главы йешивы в Бешенковичах, а другой, р. Моше-Лейб, тоже самое в Витебске. Он их обоих ожидал к празднику.
В то время как они вели беседу о семейных делах кузнеца, они вдруг услышали крик из кузницы. Вбежав туда, они увидали крестьянина, который, стоя у наковальни не заметил, что брызнула искра и забралась в его одежду; из верхней его свитки валил дым, целиком окутавший его. Крестьянин был страшно перепуган. Пришлось кузнецу и Боруху сперва потушить огонь на крестьянине, а затем успокоить его.
Во время возни с крестьянином вошел в кузницу высокий, красивый юноша. Это был третий зять кузнеца. Узнав о случившемся, Ицхак-Шауль весело заметил, что собственно говоря кузнец несет ответственность за ущерб, учиненный искрой, брызнувшей из-под молота, согласно известной установке Мишны; при этом он привел также мнение РАМБАМа на этот счет. Это сразу же показало Боруху, что перед ним ученый молодой человек.
Своим знакомством с третьим зятем кузнеца Ицхак-Шаулем Борух впервые пришел в непосредственное соприкосновение с хасидом, последователем Баал-Шема, учение которого начало тогда распространяться по отдаленнейшим областям в еврейском мире. Борух встретил в Ицхак-Шауле именно того, который смог ему многое рассказать о хасидизме и о самом Баал-Шем-Тове, а также передать ему учения и сказания этого великого хасидского вождя.
Ицхак-Шауль происходил из местечка Горки. Его отец р. Нисан был там меламедом; он отличался тем, что у него учились самые способные юноши. Сам р. Нисан был учеником местного магида р. Азриэль-Йосефа, — одного из учеников Баал-Шема. Он создал в местечке кружок избранной молодежи, которым он преподавал новое учение — хасидизм и воспитывал их в духе этого учения Баал-Шема. Р. Нисан стал одним из руководителей этого кружка, и когда р. Азриэль-Йосеф отправлялся странствовать, занимал его место как учитель и руководитель кружка.
Ицхак-Шаул был самим отцом воспитан в хасидизме.
Поэтому он смог рассказывать Боруху весьма многое о хасидизме и об основателе этого учения.
Позже, когда Борух имел перед собою всех трех зятьев кузнеца, ему представилась хорошая возможность различить между первыми двумя зятьями, которых он и раньше знал и которые представляли собою обыкновенных молодых талмудистов, и третьим зятем, который шел по новому пути хасидизма.
Все трое вели ученые беседы по Торе. Каждый из них мог открыть здесь что-нибудь новое. Старший зять р. Залман-Меир преподавал в йешиве трактат «Кидушин», а р. Моше-Лейб — трактат «Баба-Кама». Они излагали слушателям в йешиве то новое, что они нашли в трактовке этих двух трактатов. Оба были люди серьезные, с озабоченными лицами. Никогда не встретить было на их лицах улыбки.
Ицхак-Шаул же был полной их противоположностью; он был весел и бодр и всегда полон радости. Всегда, даже посредине самой серьезной беседы, он вставлял шутку. Борух имел в их лице живой образ отличия между путями митнагдим и хасидов. Он мог видеть это не только в разговоре трех зятьев, в их настроении, но и в том, как они относились к самым важным жизненным вопросам. Для р. Залман-Меира и р. Моше-Лейба всегда стоял вопрос, как это будет по закону, а для Ицхак-Шаула вопрос состоял в том, как это будет по справедливости, по-хасидски. Поэтому Борух чувствовал, что как раз в доме кузнеца он может многому научиться, возможно, даже узнать самую важную тайну, которую его молодая и любознательная душа стремилась еще открыть.
Борух хорошо уже знал, что самое трудное в жизни — это найти тот жизненный путь, который может обеспечить человеку совершенство. Он про себя рассуждал: все создано Творцом вселенной, в том числе и избранник всего творения — человек, и все обеспечено самым необходимым в жизни — воздухом. Воздуха всюду достаточно. Никому нет нужды беспокоиться о снабжении себя тем небольшим количеством воздуха, который необходим для его существования. Второе, что необходимо для жизни живых существ, — это вода. И ее, как правило, повсюду достаточно; нет особой нужды запасаться большими количествами воды, хотя весьма часто требуются немалые усилия, чтобы разыскать речку и другие источники воды, а то копать колодезь, чтобы добраться до воды.
Совсем иначе обстоит дело с хлебом, необходимым человеку для его существования. Из-за греха, совершенного Адамом и Хавой, человеческий род проклят и люди вынуждены «добывать себе хлеб в поте лица своего». С большим трудом человек достает все необходимое для жизни.
Поле и лес давно уже были для Боруха, как воздух для дыхания. Он мог быть там сам с собою и погружаться в самые глубокие думы. Тора во всех ее видах и ответвлениях была для него, как вода для тела. Он чувствовал, что он может всегда плавать свободно по огромному океану Торы и опускаться даже до самых ее глубин. Но в чем же заключается цель всего этого, зачем блуждать по полям и лесам и думать о Б-ге и Его творениях и к чему пускаться вплавь по океану Торы и бороться с мощными волнами этого океана? Все это имело ведь определенную цель, — чтобы уметь выбирать для себя правильный путь в жизни и быть в состоянии наилучшим образом служить Всевышнему и приносить добро людям. То каков же этот путь? Куда ведет дорога жизни? Важно ли только делать добро или достаточно не делать плохое?
Все эти вопросы всплыли перед Борухом, когда он подробнее разговорился с Ицхак-Шаулом. Глубокое впечатление произвело на Боруха переданное ему зятем кузнеца от имени своего отца сказание, которое приписывается святому Баал-Шему. Он по-новому объясняет Мишну: «Кто учен? Тот, кто учится у каждого человека, как сказано: «Я набрался ума от всех, меня учивших». По этому поводу Баал-Шем спрашивает: Разве каждый человек может быть учителем, который может чему-нибудь научить? Известно ведь, что от учителя требуются известные качества и способности. Как же мы можем требовать учиться у всех, если не все люди обладают качествами и знаниями, необходимыми учителю? По словам Баал-Шема, непонятны также слова стиха: «Я набрался ума от всех, меня учивших». Из контекста этого стиха вытекает, что учением является не только услышанное от кого-либо; что учиться можно и путем собственных умозаключений. Но если учиться можно и нужно буквально у каждого, то какого же ума можно здесь набраться?
Все это объясняет Баал-Шем следующим образом. Написано: «Душа человека — светоч Б-жий». Где свет, там и тень. Свет — это душа, а тень — тело. Когда мы находимся вблизи праведного человека, цадика, нас одолевают хорошие думы, свет, эманация души; под его влиянием мы возбуждаемся всем самым наилучшим, что в нашей душе. Обратное получается, когда мы общаемся с плохими, греховными людьми. Под их влиянием нас одолевают злые, дурные мысли.
Другими словами, от человека праведного мы учимся делать добро. От греховного же человека мы можем и должны учиться, как не быть подобным ему, не делать плохое. Вот это означает учиться у всех, в этом смысл слов: от всех меня учивших я набрался ума. Все, что создано в мире, имеет целью научить чему-нибудь человека.
В развитие этой мысли Баал-Шем приводит стих, который гласит: «Мы учимся от животных земли». По этому поводу заметил р. Йоханан, что если бы Тора не была нам дана, то мы могли бы учиться приличию у кошки и прилежанию у муравья. В этом и заключается истинный смысл слов Мишны: мудр тот, кто учится у всех.
