СБП. Дни Мошиаха! 18 Адара II 5784 г., пятый день недели Цав | 2024-03-28 17:18

57. Когда ученый люд ссорится

Происшествие в добромысльской синагоге. Первенцы, пришедшие в синагогу в канун Песаха утром слушать разбор по окончанию трактата. Пилпул и друш.

1283 (0) мин.

Происшествие в добромысльской синагоге. Первенцы, пришедшие в синагогу в канун Песаха утром слушать урок по окончанию трактата. Пилпул и друш.

Борух чувствовал себя, как будто он стоит на грани двух миров. Хотя он и был в состоянии заглянуть в оба эти мира и составить себе мнение о том, что именно они представляют собою и как они контрастируют между собою, он все же был оторван от них обоих. Он не принадлежал еще ни к одному из них. Поэтому он чувствовал себя одиноким и павшим духом.

Еще больше давило на него то, что он вскоре должен был жениться, а он не знал еще, что представляет собою его будущий тесть, не принадлежит ли он к упорствующим митнагдим, не будет ли он мешать ему в дальнейшем идти своим собственным путем. Борух не мог еще решить и кардинальный вопрос, — какой же путь правильный, какой из них больше ему по душе. Но он был против всяких пут, которые мешали бы ему иметь в дальнейшем возможность свободно выбирать свой путь и продолжать свои изыскания, пока он не сможет решить по внутреннему убеждению, какому пути он отдает предпочтение и где его душа найдет искомый покой.

Одаренного нежной и очень чувствительной душой Боруха еще больше расстроили беседы с зятем кузнеца, так что вместо хасидского веселья, которое пытался вызвать у него р. Ицхак-Шаул, нашла на Боруха тоска. В результате Борух в ту ночь — ночь накануне Песаха — глаз не сомкнул. Часами он лежал и мучился собственными мыслями. Часто он испускал полные душевной боли стоны, исходившие из наболевшего сердца. Ему так сжало сердце, что он разрыдался.

Оказавшись в таком тяжелом душевном состоянии, Борух поднялся с постели и сел читать Псалмы. Он старался читать тихо, шепотом, чтобы не разбудить кого-либо в доме От этого у него стало еще тяжелее на сердце, и он впал в какой-то сон. Ему казалось, что он блуждает по пустынному пути, один, утомленный, страдающий от жажды. Вдруг начали падать на него капли дождя. Он проснулся и увидел возле себя р. Ицхак-Шаула, стоявшего, нагнувшись, над ним и поливающего его лицо водой из кувшина.

— Что с тобой? — спросил его участливо р. Ицхак-Шаул. — Я услышал через стену, как ты ерзаешь по постели, а также как ты всхлипываешь. Затем я услышал, как ты тихонечко читаешь Псалмы. Я понял, что на твое сердце давит что-то и пошел проведать тебя. Войдя к тебе, я нашел тебя над книгой в обмороке.

Борух сначала расплакался, а затем рассмеялся.

— Ты расстроен, — сказал ему р. Ицхак-Шаул. — Встань, выйдем наружу. И он взял его за руку и вывел на свежий воздух, где он постепенно успокоился. Между тем начало светать. Они ушли в синагогу молиться.

Когда они пришли в город, Добромысль уже бодрствовал. Хотя это не был базарный день, город был полон крестьянами, прибывшими, чтобы продать евреям все им необходимое накануне Песаха, а также, чтобы сделать закупки в еврейских лавках, зная, что они будут несколько дней подряд закрыты.

После молитвы случилось в синагоге нечто такое, что опять произвело на Боруха сильное впечатление. Р. Ицхак-Шаул не преминул использовать и этот случай для подчеркивания, что путь хасидизма лучше и сердечнее других путей в еврействе.

Случилось же следующее: как только кончили молитву, сел старший зять кузнеца р. Залман-Меир за стол, чтобы прочитать закончить трактат, в данном случае трактат «Йевамот», и произнести традиционный разбор. Он был первенцем у родителей. Вокруг стола собрались все молящиеся первенцы как грамотные, так и простые люди, которые благодаря этому разбору, как это принято, освобождались от поста; в противном случае, обязаны первенцы соблюдать в этот день пост.

Р. Ицхак-Шаул имел собственный разбор, окончание трактата «Хагига». Учитывая большую ученость свояка, он уступил ему честь прочитать свой разбор первым. Р. Залман-Меир начал урок, выказывая здесь огромную эрудицию. Большинство слушателей не было в состоянии следить за ходом его суждений. Для рядовых людей это было слишком глубоко. Подошел к нему габай р. Аарон-Бейнуш и сказал ему, что было бы лучше объяснять материал более доступно, чтобы все могли понять его. Это обидело гордого ученого р. Залман-Меира. Он посчитал это умалением его чести и гневно воскликнул, что поскольку он имеет здесь дело с одними тупицами, которым не доступна такая «легкая» тема, он вообще не желает продолжать. Свой гнев он тут же оправдал тем, что речь идет об обиде, нанесенной ученому талмудисту, а раз так, он обязан обругать обидчиков. Он закрыл Талмуд и встал из-за стола. Все старания успокоить его и просьбы простить им не помогли.

В синагоге поднялся шум. В это время появился зять раввина р. Шломо. Он также был первенцем и потому приготовил свой собственный разбор. Услышав шум, он подозвал шамеша и спросил его, что случилось. Узнав в чем дело, он вышел из себя и громким голосом, чтобы все его слышали, сказал шамешу:

— Передай зятю кузнеца, что учеником мудрецов имеет право называть себя только тот, кто это право получил от раввина. В противном случае, это самозванец, «бунтующий» против того, кто выше его. А полагающееся за это наказание — известно...

Это был явный намек на то, что зять кузнеца, о котором он говорил так неуважительно, не имеет права рассматривать себя учеником мудрецов и этим оправдывать свою обиду.

Сказав это, взял р. Шломо трактат «Шаббат» и сел сам читать свой разбор. Но шум в синагоге от этого не уменьшился. То, что р. Шломо так пренебрежительно отнесся к старшему зятю кузнеца, ученость которого была хорошо известна всем, произвело неблагоприятное впечатление на присутствующих, мнения которых разделились. В это время пришел на помощь своему старшему свояку второй зять кузнеца р. Моше-Лейб. Чтобы не остаться в долгу у р. Шломо, он выкрикнул: «Чесальщик шерсти таким и остается, даже нарядившись в тогу ученого».

Это должно было напомнить р. Шломо, что если он и является зятем раввина, он все же не может претендовать на высокое происхождение; он, мол, всего-навсего не больше, как сын чесальщика шерсти.

Р. Ицхак-Шаул и Борух стояли в стороне. Р. Ицхак-Шаул, видимо, хотел только сделать из всего этого происшествия наглядный вывод, как далеко дело может зайти, когда талмудисты пускаются в мелочные перебранки, и, желая защитить якобы честь Торы, на самом деле унижают ее.

— Известно, — заметил он Боруху и стоявшим тут другим прихожанам, — что в горшке, где воды мало, шумит больше, когда он на огне. — И он сам рассмеялся этой остроте.

Слушатели поняли его намек и тоже рассмеялись.

Это еще больше рассердило зятя раввина р. Шломо. Он начал звать шамеша, с криком требуя от него вышвырнуть зятьев кузнеца из синагоги. Их «нахальство», кричал он, уже непереносимо.

Шамеш не двигался с места. Народ был поражен.

Между тем сделал р. Ицхак-Шаул новое острое замечание в адрес зятя раввина.

— Обругать — этого ему мало. Ему нужно растоптать другого ногами, — сказал он обычным своим добродушным тоном, — ну и пусть себе кипятится.

Когда в синагоге несколько утихло, взял р. Ицхак-Шаул, который также был первенцем, трактат «Хагига» в руки и сел за стол прочитать свой разбор. Сразу же стало ясно, что у него есть чем поразить людей. Вместо того, чтобы пускаться в глубокий интенсивный анализ текста, как это делал его старший свояк р. Залман-Меир, мало для кого понятный и приведший к скандалу, начал р. Ицхак-Шаул читать конец трактата, объясняя смысл Талмуда притчей. Р. Ицхак-Шаул объяснил этот отрывок приравниванием ученика мудрецов к земле, ибо истинный мудрец скромен, как земля; как и земля он позволяет ступать по нему и переносит все с большой покорностью и терпимостью. Такой, истинный ученик мудрецов не может быть осквернен, в этом спора нет. Это и есть мнение р. Элиэзера, ибо он говорит о мудрецах, обладающих великой душой.

В противоположность этому имеются такие ученики мудрецов, которые могут быть приравнены к сосудам с позолотой. У них тоже имеется немного гордости, они сознают свое достоинство, и в этом нет ничего предосудительного, это позволительно каждому человеку. Но есть же такие, которые о себе уж очень высокого мнения, они выказывают свое высокомерие и «дуют» от себя. Вот такие ученые могут оскверняться...

Когда р. Ицхак-Шаул начал свой разбор в тот канун Песаха утром, стали в стороне оба его свояка и прислушались. Они ожидали услышать мудренный анализ. Но когда они услышали эти притчи, они скорчили кислые мины. Р. Моше-Лайб остался слушать дальше. Старший же зять кузнеца надулся. Он принял это за пренебрежение честью ученика мудрецов со стороны своего свояка. Он собрался уже было уйти обиженным, но вернулся и остался слушать дальше. Видимо, ему хотелось знать, как далеко пойдет его младший свояк в истолковании притчами темы Талмуда.

Р. Ицхак-Шаул пересказал слова Реш-Лакиша по поводу стиха из «Песни песней»: «Как половинки гранатного яблока — ланиты твои», а именно: что «даже самые пустые люди твои, (Израиль), полны заповедей, как гранат (зернами)». Затем лектор остановился на сказанное р. Абау от имени р. Элиэзера, что над учениками мудрецов не властен огонь геенны. И к этому добавляет Реш-Лакиш, что даже простых людей среди евреев, полных заповедей, как гранат, не сжигает огонь геенны.

На вопрос: «Что же нового открыл здесь Реш-Лакиш?» ответил р. Ицхак-Шаул длинной и интересной дискуссией о сказаниях р. Абуа и Реш-Лакиша, что вновь привело его к мысли, развернутой им раньше, а именно: что простой еврей из народа стоит на высокой ступени развития и может всегда стать еще выше; делом же ученика мудрецов является не отгораживаться от такого простого человека, а помогать ему непрерывно совершенствоваться.

Р. Абуа и Реш-Лакиш, объяснил р. Ицхак-Шаул, были людьми одного и того же поколения. Реш-Лакиш был старше, — он был товарищем р. Йоханана, в то время, как р. Абуа был его учеником. Р. Абуа, продолжал р. Ицхак-Шаул, был очень скромным человеком, несмотря на его большое богатство и близость к правительственным кругам. Он был очень эрудирован в законодательной части, и в то же время очень любил заниматься и агадой. Когда бы он ни выступал публично, он оперировал больше агадой, чем законами, ибо он знал, что этим он повлияет на более широкий круг слушателей. Однако его лекции по агаде нравились также законникам, — многие из них, как рассказано в Талмуде, приходили слушать его публичные лекции. Его выступления всегда были проникнуты моралью, побуждали слушателей к покаянию.

В трактате «Сота» рассказано что р. Абуа и р. Хия бар Аба оказались как-то в одном городе. Р. Хия выступал по законам, а р. Абуа — по агаде. Получилось так, что слушать р. Абуа пошли даже ученые люди, р. Хия же остался при весьма малом числе слушателей, что было ему очень неприятно. Но и р. Абуа было от этого не по себе. Он сочувствовал р. Хии в его разочаровании и пытался утешить его притчей. Были два торговца, один из них продавал драгоценные камни, а другой — такую мелочь, как иголки и т.п. Драгоценные камни могли покупать только богатые люди, а таких ведь немного. У второго же торговца было покупателей вдоволь.

Несмотря на это, чувствовал р. Абуа что его задачей является поставлять «товар», нужный широким массам народа, а не только то, в чем нуждаются ученики мудрецов и что они в состоянии постигать. Конечно же, это нисколько не умалило его уважение к ученикам мудрецов, которым он всегда оказывал должный почет и о которых он всегда отзывался с уважением.

Это и имел в виду р. Абуа, когда он говорил от имени р. Элиэзера, — заключил р. Ицхак-Шаул, — что огонь геенны не властен над учениками мудрецов, ибо все их существо — это огонь; Тора ведь и есть огонь, как написано: «Из правой руки Его огонь закона им». Р. Ицхак-Шаул пояснил дальше, что учеником мудрецов является тот, у которого Тора проникла во все его члены, как рассказано в трактате «Эйрувин» о Брурье, дочери р. Хананья бен Традьяна и жены р. Меира, очень ученой женщине. Она как-то видела одного из учеников ее мужа повторяющим урок шепотом, и она ему сказала: разве не написано о Торе, что она должна проникнуть во все двести сорок восемь членов изучающего ее, и тогда только она у него сохранится; в противном случае, — это окажется только детской игрушкой (не принесет учащемуся успеха). Вот о таких именно учеников мудрецов, у которых Тора пронизала все его члены, сказано, что огонь геенны не для них предназначен.

Что касается Реш-Лакиша, то он принадлежал к совсем другому типу людей, чем его друг р. Абуа. Его имя было, как известно, р. Шимон бен Лакиш. У него было бурное прошлое. Он был в молодости связан с шайкой грабителей, нападавших на проезжих в районе Иордана. Однажды купался р. Йоханан в Иордане и увидавший его Реш-Лакиш прыгнул к нему, намереваясь его ограбить. Р. Йоханан пришел в восторг от гигантского прыжка молодого и сильного Реш-Лакиша, показавшего необычайную свою физическую силу и ловкость.

— Обладая такой силой, ты мог бы лучше отдаться изучению Торы, — сказал р. Йоханан грабителю. Он с ним поговорил и произвел на Реш-Лакиша такое большое впечатление, что с тех пор Реш-Лакиш совершенно изменил свое поведение. Он оставил грабительскую шайку и стал учеником р. Йоханана. В дальнейшем он стал крупным ученым. На все доводы р. Йоханана он мог привести двадцать четыре доказательства, их отрицающие; не легко было р. Йоханану защищать свои доктрины против нападок Реш-Лакиша.

Этим Реш-Лакиш не только сумел доказать остроту своего ума, но также способствовал тому, что каждый обсуждаемый вопрос тщательно отшлифовывался. Ввиду того, что Реш-Лакиш вышел из самых низких слоев народа, он всегда был за народ. Он лучше других ученых знал душу простолюдина. Он знал, что даже люди самого низкого общественного положения обладают многими положительными качествами, что «они полны заповедей, как гранат зернами».

Когда р. Абуа говорил о достоинствах учеников мудрецов, нашел Реш-Лакиш нужным замолвить также пару добрых слов в пользу простолюдина, даже павшего низко. Р. Абуа заявил, что огонь геенны не коснется учеников мудрецов, а Реш-Лакиш, верный своей точке зрения, добавил, что и на простых людей не распространяется власть огня геенны, ибо и у них много положительных черт.

Заканчивая свой разбор, р. Ицхак-Шаул подчеркнул, что если имеются очень простые евреи, не знающие святых путей Торы, или слишком слабохарактерные люди, у которых не хватает духу подняться на более высокую ступень нравственности, то долг ученых евреев обучать их Торе, ободрить и поддерживать слабых духом людей.

Чем больше р. Ицхак-Шаул говорил, тем более глубоким было впечатление, произведенное им на окружающих. У стола, за которым он сидел, собралось много народа. Стояли прижавшись друг к другу, голова к голове, ибо никто не хотел пропускать ни одного слова, выходящего из его уст.

Р. Залман-Меир больше не выдержал. Он подошел к р. Моше-Лейбу и сказал: «Пошли домой. Как долго мы будем слушать эту проповедь, достойную разве одних женщин!»

Опубликовано: 04.12.2016 Комментарии: 0 Поддержите сайт
Читайте еще:
Ошибка в тексте? Выделите ее и
нажмите Ctrl + Enter