Мое возвращение к творчеству Высоцкого в Израиле, которое в первые годы абсорбции я уже стал забывать, началось одновременно с «тшувой» — возвращением к собственным еврейским корням — в середине девяностых годов. Те строки поэта, которые поначалу казались мне просто «потешными» или случайными, вдруг выстроились в стройную систему. И сегодня я абсолютно убежден: в последние годы жизни Высоцкий окончательно решил, какое из его «я» является определяющим, или, как раньше модно было выражаться, судьбоносным. Свое возвращение к корням, причем в абсолютно конкретном, религиозном смысле, Владимир Семенович четко обозначил в последней строфе своего последнего стихотворения, написанного за несколько дней до смерти:
«Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним».
Да, возможно 42-летний поэт не писал слово «Всевышний» с большой буквы, как на этом настаивают авторы большинства публикаций, но по сути дела это ничего не меняет. К Богу и к посмертному суду зрелый Высоцкий относился абсолютно серьезно и абсолютно по-еврейски — атеист так бы не написал. Более того, как мне удалось выяснить из имеющихся у меня материалов и бесед с людьми, профессионально изучающими творчество Высоцкого долгие годы, ни в одном из своих произведений поэт не позволял себе неуважительных выпадов против иудейской религии.
Уже имея определенный опыт в изучении иудаизма, я обратил внимание на слова: «Мы многое из книжек узнаем, но истину передают изустно». Здесь Высоцкий в двух строчках изложил главный принцип иудейского подхода к изучению нашего духовного наследия: в основе — Письменная Тора, то есть ТАНАХ (Пятикнижие, Пророки, Писания), но окончательную «истину» можно постичь лишь при комплексном рассмотрении Торы Письменной и Устной (то есть, Талмуда).
Действительно, раньше Устная традиция передавалась из уст в уста, но около двух тысяч лет назад, после разрушения Второго Храма и массового уничтожения или изгнания евреев за пределы Страны Израиля, оставшиеся в живых мудрецы приняли решение Устную Тору записать. Как известно, письменное воспроизведение завершающей части Устной Торы — Гемары — производилось в двух вариантах. Один из них называется Вавилонский Талмуд, а другой — Иерусалимский (хотя на самом деле Иерусалимский Талмуд составлялся, преимущественно, в Тверии). Кстати, не потому ли Высоцкий почти всегда писал тексты своих песен или хотя бы отдельные их куплеты как минимум в двух вариантах?..
Как мы уже говорили, наиболее четко еврейский менталитет Высоцкого, ярко выраженный в его потрясающем умении работать со словом и «шутя» докапываться до глубинных корней любого явления или ситуации, проявился, к сожалению, лишь в самом конце его творческой биографии. Одно из подтверждений этого — стихотворение «Общаюсь с тишиной я», написанное за полгода до смерти, в начале 1980 г. Есть там, например, такая строфа:
«Жизнь — алфавит: я где-то
Уже в «це-че-ше-ще» —
Уйду я в это лето
В малиновом плаще».
На мой взгляд, отношение к жизни, как к алфавиту, у поэта неслучайно. Причем употребление этого афоризма в сочетании с буквами, пришедшими в русский язык из иврита, не может не свидетельствовать о понимании Высоцким космической сущности языка Торы, который в последние годы становится объектом рассмотрения математиков и программистов. Ученые находят в оригинальном тексте Писания зашифрованные там события мировой истории, а некоторые из них даже пытаются прогнозировать будущее (Тора это, кстати, запрещает, и потому «прогнозы» не сбываются).
Трудно сказать, знал ли Высоцкий иврит, но отдельные, опять же «случайно» оброненные «непонятные» слова в песне «Москва-Одесса. Через десять лет» на фоне весьма конкретных ближневосточных ассоциаций вновь и вновь наводят на эту мысль. Кстати, упомянутая нами песня создана в 1979 году, когда Высоцкий практически уже не скрывал своих «корневых» предпочтений (вспомним хотя бы фразу о «беге на место Бегина» в «Докладе о международном положении»).
Итак, песня «Москва-Одесса. Через десять лет». «Простенький», вроде бы абсолютно нейтральный куплет:
«Я приятеля стал вразумлять:
Паша, Пашенька, Паша, Пашут!
Если нам по чуть-чуть добавлять,
То на кой тебе шут парашют!»
Спрашивается, зачем в таком «дурацком», на первый взгляд, тексте странное слово «пашут», которое вписывается в смысловой ряд в лучшем виде именно как ивритское «просто» — ну что-то вроде: «Тейк ит изи, Паша!» Ну а если кому-то кажется, что употребление «пашут» как ивритского слова в данном контексте совершенно исключено, обратим внимание на еще один совершенно нелогичный, на первый взгляд, куплет:
«Зря я дергаюсь: Ейск не Бейрут.
Пассажиры спокойней ягнят.
Террористов на рейс не берут,
Неполадки к весне устранят».
Между прочим, фраза о том, что «террористов на рейс не берут», впервые прозвучала в одном из фильмов, снятых вскоре после успешно проведенной нашим спецназом операции по освобождению заложников в угандийском аэропорту Энтеббе в 1976 году. Полностью эта фраза выглядела так: «Израильтяне не берут террористов на свои рейсы» (в отличие от, например, французской авиакомпании, чей самолет захватили бандиты). Я почти не сомневаюсь в том, что Высоцкий знал главные подробности «операции Энтеббе», и вообще не исключаю, что его интерес к Израилю и языку иврит резко возрос именно после сообщений о героическом поведении наших земляков в тогдашних войнах и спецоперациях...
Конечно, можно считать, что мои доводы малоубедительны, и я уже сам, было, начал в них сомневаться, но вдруг, без всякой провокации с моей стороны, друзья и знакомые по поводу и без повода вдруг начали забрасывать меня цитатами из Высоцкого в тех случаях, когда я меньше всего этого ожидал. Так, недавно я поделился с товарищем по работе в Иерусалимском Институте изучения иудаизма интересной информацией. Оказывается, в одном из городов на юге Израиля распространился слух, что местные раввины якобы с особой жестокостью относятся к домашним животным.
«Ну да, конечно, — засмеялся мой товарищ, — помнишь, как у Высоцкого: «Они по запарке замучили, гады, слона в зоопарке».
Честно говоря, до этого момента я совершенно не понимал смысл этой фразы из «Песни об антисемитах». И вдруг — все оказалось так просто и объяснимо... И, наконец, буквально на днях я разговаривал еще с одним своим знакомым, специалистом из другой сферы жизни — политической. И вот в конце разговора этот житель Иерусалима, пытаясь как можно лучше сформулировать цели партии, которую он представляет, сказал то, что сделало все его предыдущие слова совершенно иными по силе звучания: «Нам нужно объяснить людям простую вещь, — говорил мой товарищ, — о которой лучше всего спел Высоцкий в «Охоте на волков». Надо вырваться за красные флажки, куда нас загнали «миролюбивые» политики. Вырваться из зоны отстрела, где мы находимся благодаря собственным предубеждениям»...
Итак, Высоцкий как будто участвует еще и в современной политической жизни Израиля! Что может быть лучшим доказательством его современности?
Я хочу привести отрывок из стихотворения Высоцкого:
«Много во мне маминого,
Папино — сокрыто, —
Я из века каменного,
Из палеолита!
***
Наше племя ропщет, смея
Вслух ругать порядки;
В первобытном обществе я
Вижу недостатки».
Я уверен, что намеки на «первобытное общество», в которых легко увидеть критику советского строя, — всего лишь «пшат» («простой уровень»), как говорят исследователи текстов Торы (всего их четыре, последний, кстати, «скрытый» — это каббала). А вот настоящее — это про «скрытое папино» и про «наше племя». Явные симпатии поэта к еврейству и различным его представителям в пику почти откровенному советскому антисемитизму неоднократно проскальзывают в его произведениях. При этом и реальный академик Иоффе, и вымышленный врач Моргулис, не говоря уже о Мишке Шифмане, рельефно выписаны Высоцким с чисто еврейской самоиронией, Желание Владимира Семеновича быть со своим древним «племенем» иногда пряталось так глубоко, что его практически невозможно было обнаружить, но порой оно прорывалось совершенно явственно, как, например, в стихотворении «Мы воспитаны в презреньи к воровству», точнее, в последних строчках:
«Не надо нам уже всех тех, кто хаяли.
Я еду к бабушке, она в Израиле».
Как сообщил мне давний коллекционер материалов о жизни и творчестве Высоцкого, житель Афулы Лион Надель (чьи материалы и ценные советы очень помогли мне при написании этой статьи), в Израиле живет не бабушка, но двоюродная сестра отца поэта, Семена Владимировича. Но важно не только это, но и то, что тысячи граждан нашей страны помнят о знаменитом современнике, и он помогает переносить трудности репатриантского бытия (по крайней мере, мне Высоцкий поднимает настроение в конце даже самого тяжелого рабочего дня). А пока помнят имя человека, он жив.
