В 1986 году Любавичский хасид со своей женой направились на автомобильную прогулку. По пути они встретили семью американских туристов, у которых джип застрял в грязи. Хасид поспешил на помощь, и после нескольких попыток их усилия увенчались успехом. В знак благодарности американец, которого звали Яаков, рассказал хасиду следующую историю:
— Это случилось в 1984 году. Мы живем в Бостоне уже много лет — я занимаю должность начальника химической исследовательской лаборатории в Гарвардском университете. Не буду скрывать, что мое имя широко известно среди специалистов в этой области и за пределами университета.
Я со своим партнером только что закончил очень важный эксперимент, результаты которого получили широкую огласку в мире. Весть о нашем успехе достигла даже СССР, вызвав огромный интерес. На каком-то этапе мы получили предложение посетить Московский университет для обмена опытом. Нас также попросили прочитать ряд лекций для студентов и среди ученых.
В те дни отношения между США и СССР были нестабильными, и вся идея казалась нереальной. Тем не менее, мы передали приглашение ректору нашего университета и спросили его совета. К нашему удивлению, поездка была одобрена. Дипломатические отношения между нашими странами были сложными, поэтому, несмотря на «добро», наша поездка была засекречена и никто, кроме моей жены и жены моего партнера, не знал об этом.
Мы предполагали вылететь из Нью-Йорка рано утром, сделать пересадку в Европе и оттуда улететь в Москву. Но за день до нашего отъезда у меня дома зазвонил телефон:
— Хеллоу, вас беспокоят из секретариата Любавичского Ребе.
— ???
— Ребе хочет поговорить с вами.
Я был чрезвычайно удивлен: что у меня может быть общего с Любавичским Ребе? Конечно, я слышал о нем, но никогда не имел контактов с «770» — резиденцией Ребе и не мог понять, чего от меня хотят. Я объяснил, что я занят, так как утром уезжаю из города на несколько недель. В ответ секретарь сказал, что если Ребе просит меня прийти, то я должен приложить для этого все усилия, — тем более прямо оттуда я смогу поехать в аэропорт Кеннеди и успеть на свой рейс. В конце концов, я согласился.
Было уже позднее утро, когда я вошел в кабинет Ребе. Он радушно приветствовал меня и после обмена любезностями перешел к делу.
— Я слышал, что вы едете в Россию. В Москве есть евреи, которые долгое время ждут отсюда посылку с религиозными принадлежностями. Не могли бы вы захватить ее с собой?
Я потерял дар речи. Откуда Ребе известно, что я еду в Россию? Но Ребе не дал мне время собраться с мыслями:
— Евреи с нетерпением ждут эту посылку.
— Вы подвергаете меня опасности. Как я смогу пройти таможню?
Ребе взглянул на меня и произнес:
— Окажите мне услугу, и я отплачу вам за это.
Я хорошо представлял себе, какой опасности я подвергаюсь, согласившись взять посылку. Но я просто не смог отказать Ребе. На обратном пути один из сопровождавших меня хасидов сказал, что посылку мне передадут в аэропорту. Я спросил, как я узнаю, кому ее передать. «К вам подойдут», — ответил он без объяснений. Перед тем как расстаться, хасид сказал: «Ребе просил напомнить, что он отплатит вам услугой за услугу».
Когда наш самолет пошел на посадку в Москве, мое сердце забилось быстрее: я был гостем Московского университета..., а как же посылка? И зачем я только согласился взять ее с собой?
Мы со своим другом попали в распоряжение таможенной службы аэропорта. Нас попросили стать в очередь и ждать. Я видел, как они открывают чемоданы и сумки, принадлежащие другим туристам. Через некоторое время подошла наша очередь — ...и в этот момент таможенники ушли. Я со страхом смотрел по сторонам.
По видимому произошла смена постов, и вскоре один из офицеров сделал мне знак проходить вперед, думая, что я уже прошел досмотр. Я почувствовал, как гора свалилась у меня с плеч, но через несколько метров внезапно обнаружил впереди еще одну проверку: возможно, это были работники КГБ. Один из них начал просматривать мой багаж. Но удивительная вещь — «нелегальная» посылка как будто стала невидимой для него. Через 20 минут я получил отметку в паспорте и разрешение на въезд в СССР. Я понял: все, что со мной произошло, было не случайно — словно с Небес поступали команды, дающие мне возможность передать посылку по назначению.
На следующее утро я прибыл в Большую Московскую Синагогу на Архипова. Предварительно я разделил посылку на маленькие пакеты и принес один с собой. Гид, который был приставлен ко мне, остался ждать на улице. Не успел я сделать несколько шагов, как ко мне подошел еврей лет пятидесяти в большой кепке, скрывающей его лицо: «У вас есть что-то для меня?» Я понял, что это был тот человек, о котором секретарь Ребе сказал: «К вам подойдут».
На протяжении трех дней я приносил посылку в синагогу по частям и передавал ее этому человеку. Это были 15 пар тфиллин, несколько десятков мезуз и около двадцати молитвенников. Только теперь я начал понимать рассказы о самоотверженности российских евреев, которые я слышал на протяжении многих лет.
В первого же дня мы включились в работу в университете: посещали лаборатории наших коллег, читали лекции. Такая программа должна была продолжаться в течении трех недель. Мы наслаждались нашим пребыванием в столице.
Прошло более недели со дня нашего приезда в Москву. Мы возвратились в наш номер в гостинице около полуночи и быстро уснули после напряженного дня. Внезапно послышался стук в дверь. Открыв на стук, мы увидели перед собой четырех угрюмых мужчин. Один из них на английском языке с русским акцентом заявил, что мы арестованы. Двое из них начали обыскивать комнату, в то время, как другие двое охраняли нас. После обыска на нас надели наручники и отвезли в тюрьму. Было уже раннее утро, когда нас поместили в темную камеру. Мы пытались протестовать, говоря, что мы гости страны, но никому словно не было до этого дела.
Камера, в которую нас посадили, была очень чистая. Тяжелая стальная дверь преграждала выход, узкая кровать стояла вдоль стены, а в углу была параша. Кроме нас в камере никого не было. Мы начали стучать в дверь и кричать, что мы американские граждане и немедленно просим встречи с консулом, но все было тщетно. Только через несколько часов появился тюремщик и спросил чего мы хотим. Мы потребовали встречи с консулом, но он лишь рассмеялся и ушел.
Прошло два долгих дня, каждый час казался нам вечностью. Дважды в день узкое окно отворялось, и мы получали еду, но никто не разговаривал с нами. Это раздражало больше всего — мы даже не знали в чем наша вина. Но, наконец, удалось разговорить одного из стражей, который объявил, что мы — американские шпионы, прибыли «похищать лучшие умы России». Он также сказал, что в течение двух дней нас расстреляют как шпионов. Только теперь я осознал всю серьезность ситуации.
В отчаянии я схватил его за руку и вскричал: «Как такое может быть, ведь это вызовет мировой резонанс — Советский Союз убил американских граждан без суда и следствия!?» На что наш страж ухмыльнулся и сказал: «У нас часто бывают автомобильные аварии...»
Прошел еще один день. Мы почти не разговаривали со своим напарником. Он сказал, что никогда бы ни подумал, что такое может случиться. Поздно ночью отворилась дверь и вошли трое. Они подняли нас, завязали нам глаза, и вывели наружу. Я был уверен, что это конец и начал шептать про себя «видуй» (молитва о покаянии).
Нас втолкнули в машину и куда-то повезли. Я понял, что нас везут на место, где должна произойти «авария». Мной овладело чувство, что я закончил свою работу в этом мире и сожалел лишь о том, что никто из моих близких не узнает, что случилось со мной.
Внезапно машина остановилась и я услышал голоса людей, говорящих что-то по-русски. Нас вывели из машины и сняли с глаз повязки. Мы увидели, что стоим у подножия трапа, ведущего ко входу в самолет. Наши вещи, неизвестно откуда появившиеся, лежали рядом. Два работника КГБ в форме проводили нас в самолет. «Последний раз вы здесь, — сказал один из них на английском. — Если еще раз приедете сюда, то вам крышка». Сказав это, они повернулись и ушли.
Через несколько минут двери закрылись и самолет взлетел в небо. Хотя мы и покинули СССР, но еще не оправились от пережитого шока: почему нас арестовали как шпионов и почему нас затем выпустили? Все это было непонятно.
На следующий день мы потребовали объяснений от нашего начальства в университете, которые одобрили и оформляли нашу поездку в Советский Союз. Они в свою очередь заявили, что им ничего не известно об аресте: они думали, что с нами все в порядке.
Тут уж мы не знали, что и подумать. Нам просто оставалось нести в себе это бремя, так как нас предупредили о неразглашении. Я взял несколько дней отпуска оправиться от всего произошедшего.
Через несколько дней мне позвонил человек, представившийся агентом разведки и попросил нас встретиться с ним. Я со своим партнером прибыли к нему в кабинет и как только мы закрыли за собой дверь, он сказал: «Расскажите мне подробно обо всем, что произошло с вами там». Он сказал «там» и мы поняли, что он имеет в виду. Мы начали рассказывать всю историю, не пропуская ни одной детали.
Выслушав рассказ до конца, агент подумал немного и произнес: «Несколько дней назад нам позвонил неизвестный и сказал, что вы находитесь в тюрьме в Москве по обвинению в шпионаже и скоро будете уничтожены. Он просил нас срочно расследовать это дело, так как вас готовились убить под видом автомобильной катастрофы. После чего он повесил трубку.
Мы немедленно связались с вашим университетом, где подтвердили, что вы находитесь в России. Мы позвонили в американское посольство в Москве, но они ничего не слышали о вас. Мы поняли, что происходит что-то серьезное. Наши начальники связались с высшими чинами Советского правительства. Мы сказали им, что знаем о вашем аресте и потребовали вашего немедленного освобождения. Русские все отрицали, но мы настаивали, что если вы немедленно не будете освобождены — это вызовет международный скандал.
Мы играли вслепую, но теперь я понимаю, что вы были арестованы на самом деле, а неизвестный позвонил нам через два дня после вашего ареста. Мы также знаем, что через два часа после наших телефонных переговоров вас посадили на самолет и выслали из России».
Еще через два дня у меня зазвонил телефон. На проводе был секретарь Любавичского Ребе. «Ребе хочет вас видеть», — сказал он. На этот раз я не протестовал и немедленно выехал в «770». Вечером я входил в кабинет Ребе.
Когда я зашел, Ребе встал и тепло приветствовал меня. Он пожал мне руку и предложил сесть. Затем Ребе попросил меня рассказать, как прошла поездка и как я выполнил его поручение. Я начал рассказывать, как я попал в Москву, как чудесным образом прошел таможню, как пришел в Московскую синагогу. Здесь Ребе начал спрашивать меня — кто подошел ко мне за посылкой, когда это произошло, кто молился в синагоге, как они выглядели, помню ли я их имена. Ребе поинтересовался, кто был «габай», во сколько начали молиться, кто читал свиток Торы. Когда я рассказывал об этом, я видел, как глубоко тронут Ребе.
После того, как я закончил свой отчет, я колебался — рассказать ли про наш арест. Немного подумав, я решил держать это при себе. Ребе еще раз пожал мне руку и поблагодарил за выполненное поручение.
Когда я уже стоял на пороге, Ребе, казалось, что-то вспомнил — он вдруг стал более серьезным:
— Отплатил ли я вам услугой за ту услугу, что вы сделали для меня?
Не успел я понять, что Ребе имеет в виду, как уже стоял за дверью. И тут я осознал — как я был глуп, не догадавшись, что Ребе знал обо всем случившимся со мной. Теперь все части этой головоломки встали на свои места и я отлично понимаю, что имел в виду Ребе, говоря «услуга за услугу».
— У меня такое чувство, — закончил Яаков, — что именно «770» связан с тем анонимным звонком, который нас спас...
