Сегодня мы публикуем необыкновенный, но абсолютно правдивый рассказ о том, как в одной семье, вопреки утверждениям медицины, но в соответствии с благословением Любавичского Ребе Короля Мошиаха, родилось сразу… пять близнецов. Они пришли в этот мир в начале Элула и в этом году празднуют свое трехлетие (а, стало быть, в отношении мальчиков и столь важное по еврейской традиции событие, как первая стрижка). И еще, в этом рассказе вы найдете много других деталей, актуальных именно для этого месяца. Месяца, когда стоит только еврею сделать шаг навстречу Творцу, как он сразу получает взамен нескончаемое милосердие и удивительные чудеса.
Задумался и теперь уже не знаю, с какого места начать. Родился в Петербурге, там же вырос и поступил в институт на «Физику управляемого термоядерного синтеза»…
…В общем, мы решили пожениться. Нет, не то чтобы для меня было очень важно жениться на еврейке, но так уж получилось. Она готовилась стать выдающимся филологом, а я физиком средней руки. Однако, ни на физике, ни на лирике нормальную семью не построишь — это было очевидно уже тогда. И мы стали искать. Искать истину на ощупь с завязанными глазами, тыкаясь еврейскими носами то в одно, то в другое мировоззрение. И везде было что-то хорошее, но там же, рядом было и все остальное.
Так продолжалось до тех пор, пока мы не познакомились со Шмуэлем, Хаимом и с пославшим их за нашими душами Любавичским Ребе שליט"א. Здесь поиски истины закончились, и началось ее познание и привыкание к ней.
Обрелигиозились мы неожиданно быстро и окончательно. Друзья недоумевали, считали все это хорошим спектаклем, родственники всячески пытались нас спасти, но было уже поздно. Случай действительно был относительно уникальный для нашего времени, молодые, перспективные, подающие надежды, успешные… и, вдруг, такой пассаж.
Время потекло значительно быстрее, чем раньше, теперь нужно было учиться на два фронта: в институте — затянувшийся роман с термоядерным синтезом, в йешиве — первое знакомство с диковинными буквами родного алфавита, «комец алеф — о». Нужно было понять, что ничего не знаешь и начать узнавать все по-новому.
А затем вокруг появились другие евреи, не знавшие даже про «алеф», и пришлось делать летние лагеря для еврейских детей, шабаты для молодежи и т.д. и т.п.
Очнувшись от всей этой суматохи через несколько лет, мы осознали, что, несмотря на все старания заповедь «плодитесь и размножайтесь» нам самим по-прежнему выполнить не удалось. Врачи пытались помочь, но, получив деньги и предложив свое лечение, быстро умывали руки, жена начинала грустить, а я старался думать, что все кончится хорошо и Ребе о нас позаботится…
После шести лет ожидания детей мы, наконец, получили открытое и ясное благословение Любавичского Ребе на рождение детей. Произошло это в один из летних шабатов в доме Буми Фридланда (вообще говоря, его зовут Авраам, однако все любовно называют его Буми). Хозяин дома был на редкость доступен и легок в общении. Держался он настолько просто, что невозможно было даже заподозрить в нем знатока Торы, несколько раз изучившего весь Талмуд.
Смотря на Буми, я начинал понимать, что такое настоящий хасид. Были у него и свои личные хасидские обычаи. Например, такой: каждую субботу он обращался к Ребе Королю Мошиаху при помощи «Игрот Кодеш» — одной из книг многотомного собрания писем Ребе. Задумав вопрос или просьбу о благословении, он открывал произвольный том на произвольной странице и зачитывал оттуда ответ на свои вопросы. Перед тем как открыть книгу он спросил нас, есть ли в нашей жизни какие-то проблемы, и мы, естественно, в унисон пожаловались, что у нас нет детей.
Первые строчки открывшегося на наших глазах письма звучали примерно так: «…И в добрый час родится у них сын, и надо дать ему имя Йосеф-Ицхак». Благословение было столь явным и столь неожиданным, что мы не могли прийти в себя.
Вернувшись после отпуска в Петербург, мы снова окунулись в бурлящую жизнь посланников Любавичского Ребе. И тут вдруг после шести лет поисков нашелся хороший врач. Звали его Николай Валерьевич, и он был удивительно профессионален для своих относительно молодых лет. Лечение длилось недолго, и вот, через некоторое время, жена сообщает мне о начале беременности.
Спустя неделю появляются дополнительные не маловажные подробности. «Они не четко видят на ультразвуке, сколько их там: двое или трое». Не имея никакого опыта в выращивании детей, я уповаю только на то, что Б-г не посылает человеку испытаний, которые последний не может выдержать. Однако, как выяснилось позже, испытание состояло совсем не в этом.
Примерно через две недели, ответив на звонок мобильного телефона, я услышал красноречивые рыдания собственной жены, получившей результаты нового ультразвукового исследования. «Теперь они видят четверых», — всхлипывая, говорила она.
Как именно я должен реагировать на подобную новость, я не знал, но понял, что жена нуждается в поддержке. «Ну, так, и слава Б-гу! Одним разом возместим упущенное за все бездетные годы» — ответил я, стараясь казаться веселым. «Нет, ты ничего не понял. Врач говорит, что нужно убить одного или двоих детей. Женщина не способна доносить такое количество плодов до нужного срока. Если не согласиться на эту операцию, то они, не дай Б-г, могут родиться раньше и не выжить».
Веселиться было достаточно тяжело. Шесть лет ты ждешь детей, страдаешь, ищешь врачей, утешаешь жену и молишься, и вдруг своими же руками своих же еще не успевших родиться… Даже думать об этом было страшно. «А что будет, если мы не согласимся?» — спросил я Николая Валериевича. В ответ он собрал мне неутешительную статистику преждевременных родов при многоплодной беременности.
«А если согласимся, то оставшиеся точно родятся здоровыми?» — спросил я в поисках выхода. «Нет, этого тоже нельзя гарантировать. В 12% случаев подобные операции приводят к полной потере беременности».
Все складывалось прямо как в той русской сказке про Илью Муромца: направо пойдешь коня потеряешь, налево…
Первым делом мы бросились к раввинам узнать, что говорит на эту тему алаха, еврейский закон. И особо компетентные в области деторождения израильские раввины ответили, что на такую операцию можно соглашаться, поскольку речь идет об убийстве ради спасения жизни. «Можно соглашаться! Легко сказать, а если мы попадем в эти 12%, что я буду говорить себе всю последующую жизнь? Что раввины разрешили мне убить четырех собственных детей, не дав им даже шанса родиться. Что все нормально, главное, что по закону это было разрешено. А если я не соглашусь, и потом они все, не дай Б-г, погибнут сами… Что тогда? Ведь еврейский закон это не шутка, а воля Б-га. Да и как, вообще, можно думать об убийстве детей, если Любавичский Ребе говорит, что уже наступила эпоха Освобождения», — так или примерно так выглядели мысли, без остановки вертевшиеся в моей голове.
От всего этого можно было бы, наверное, легко сойти с ума, но слава Б-гу у нас есть Ребе, глава и пророк поколения, человек, который думает и знает о том, что и как происходит с каждым евреем. И мы написали письмо. Мол, врачи говорят так-то, статистика такая-то, раввины разрешают, а мы не знаем, что делать и сделаем так, как скажет нам Ребе.
«Игрот Кодеш» (книга писем Любавичского Ребе) открылась на странице, содержавшей такое письмо: «Он пишет мне, что перед ним есть два пути, и он не знает, какой из них выбрать. Конечно, решение остается за ним, и каждый из этих путей приведет к успеху, но мое мнение, что нужно сохранить материал человека… И из 1000 учеников выходит 100, из 100 — 10…» Речь в письме, по всей видимости, шла о том, можно ли выгонять из йешивы плохих учеников или необходимо продолжать оказывать на них влияние. А под «материалом человека» в данном случае понимался студент йешивы, который в начале обучения является лишь материалом, из которого йешива должна сделать Человека. Там это была метафора, однако в нашем письме вопрос по-простому смыслу относился к тому, что нужно делать с тем материалом, из которого жена должна была сделать людей.
Это был ответ, но все-таки здесь была некая доля собственной трактовки, и поэтому мы написали еще одно письмо, приблизительно такого содержания: «Основываясь на предыдущем ответе Ребе, мы склоняемся к решению отказаться от операции. Однако, поскольку речь идет о жизни 5 евреев (тут я учел так же жизнь жены), то мы просим Ребе дать абсолютно понятный и однозначный ответ на вопрос, соглашаться ли на операцию или нет?»
Первые строчки раскрывшейся страницы содержали следующий ответ: «… А что касается состояния его супруги, то я удваиваю свое благословение, и Святой Благословен Он продлит дни ее беременности, и она родит легко в срок живое и крепкое потомство».
Увидев это письмо, мы отказались от предложения врача, мотивировав это тем, что получили благословение от Ребе. И Николай Валерьевич, однозначно русский человек, вдруг сказал «Слава Б-гу». Я ничего не понял и высказал свое удивление в слух. «Как же так, ведь вы же сами несколько дней назад убеждали нас согласиться на операцию?» «Верно. С точки зрения врачебной практики я обязан был предложить вам этот вариант. Но самому мне тяжело даже думать об этом. И если вы верите в благословение Ребе, то я могу верить, что все закончится хорошо. Но, так или иначе, вы обязаны немедленно покинуть Россию. Здесь такие роды принять не смогут, даже если вам удастся дотянуть до нужного срока. Две страны с самой хорошей статистикой по вынашиваемости — это США и Израиль».
Раздумывать было некогда и спустя три дня после Песаха мы экстренным образом, оформив все документы за несколько дней, покинули слякотную Россию и прилетели в расцветающий Израиль, и, естественно, сразу отправились по врачам.
Ничего особенно оригинального нам и тут не предстояло услышать, ведь, как известно, от перемены места лечения его форма не меняется. Врачи рекомендовали убивать, и ответ про благословение Ребе вызывал самую разную реакцию. Так, например, впервые услышав о том, что правильному ходу лечения мешает какой-то «ребе» наш лечащий врач, не отрываясь от своих документов, попросил телефон этого «ребе», для того чтобы объяснить ему, что на такую операцию есть раввинское разрешение. Узнав о том, что речь идет про Любавичского Ребе, связь с которым при помощи телефона последние 10 лет несколько затруднена по причине нашего несовершенства, он понял, что дела тут запущены очень сильно, и что, возможно, в лечении нуждается не только жена. Но делать было нечего, и он сказал: «Что ж решайте сами, в конце концов, это ваши дети».
И мы решили. Я — пойти в йешиву, а жена — перечитать все книжки по иудаизму на русском языке. Жили мы в крохотной иерусалимской квартирке моего папы. Я уходил из дома рано и приходил поздно. В кои-то веки довелось время спокойно поучиться. Жена была дома одна, и когда мы дожили до 20-й недели, то есть до половины обычного срока беременности, то поняли, что дальше так продолжаться не может. Ведь если, не дай Б-г, что-то начнет происходить, кто-нибудь должен хотя бы амбуланс вызвать. Короче говоря, кто-то должен за ней постоянно присматривать и лучше, чтобы это были врачи.
На предложение послать жену на сохранение врач, как обычно, без особых эмоций ответил, что это невозможно, поскольку у нее нет никаких проблем с беременностью. Я, делая первые шаги в разговорном иврите, эмоционально объяснил ему, что перед ним сидит женщина, у которой в животе находится целый детский сад, и это само по себе может считаться достаточной «проблемой», чтобы оказать ей большее, чем обычно, внимание. Он ответил что-то про страховую медицину, я сказал ему еще что-то, но в итоге мы оказались около кабинета ультразвуковых исследований, при помощи которых должна была выясниться какая-нибудь достойная причина для госпитализации.
Жена вошла в кабинет, а я открыл книгу Псалмов Давида и стал читать ее, стараясь думать, что все кончится хорошо. Так прошло полчаса, потом еще полчаса. В кабинет ультразвука стали подтягиваться все новые и новые «специалисты». Очередь недоумевала, что уж там такого можно так долго исследовать, а я, в соответствии с известным хасидским принципом «думай хорошо, и будет хорошо», старался думать хорошо. Однако с каждой минутой неизвестности «думать хорошо» становилось все труднее и труднее. Выждав полчаса в третий раз, я не выдержал и, постучавшись, зашел в кабинет, успевший за полтора часа плотно набиться людьми в белых халатах. Увидев мужа в дверях, один из врачей решил сделать доброе дело и подготовить меня к результату исследования. «Вы только не волнуйтесь, присядьте. Вы должны нас понять…» Услышав эти слова, я уже не знал, что думать и совершенно потерял отчетливость представлений, где именно я сейчас нахожусь, и что с нами будет. Поэтому я только сумел выдавить короткое: «Ну!»
Врач сказал: «Вы только не волнуйтесь, но мы видим пятерню». Я был готов услышать все что угодно, но это было выше всех ожиданий. Прислонившись к чему-то твердому, я пытался остановить стремительный поток мыслей. «Как воспримет это жена? Ведь даже рожать четверых она согласилась, осознавая, что это связано с огромным риском…» Реагируя на неожиданную новость, я попросил, чтобы каждый врач проверил жену, сколько ему нужно раз: 2 или 3 — и, посовещавшись, они выдали бы нам свое окончательное заключение. «Пускай их будет там хоть 10, но чтобы это было уже окончательное количество. Я не в состоянии каждую неделю слушать последние новости о числе эмбрионов в животе. Сначала 2 или 3, потом 4, теперь уже 5. Что же будет дальше?»
«99%, что это пятерня», — вынесли свой вердикт врачи после длительного совещания. Однако я в проценты уже не верил и попросил объяснить, почему их на один меньше положенного. «Видите ли, на самом деле, мы видим пятерню на все 100%, но проблема состоит в том, что в карточке вашей жены есть результаты восьми ультразвуковых исследований, четыре из которых были сделаны в России и четыре в Израиле, и все они свидетельствуют о наличии четырех эмбрионов. Как по середине беременности там смог завестись еще один ребенок, мы пока объяснить не можем и потому оставляем 1% на тот случай, если то, что записано — верно, а то, что мы видим — нет».
(Заметим к слову, что даже не слишком сильно верующие израильские врачи, всецело полагающиеся на деяния собственных рук, оставляют все-таки 1% на то, что правильно верить написанному, даже если ты сам видишь наоборот.)
Так или иначе, лечащий врач признал все это достойной «проблемой», и мы оказались в лечебнице со слегка угрожающим названием «Шаарей Цедек», что в переводе означает «Врата справедливости». (Слово «лечебница» я использую, исполняя тем самым просьбу Ребе следить за правильностью и чистотой речи. Так, например, слово «больница» происходит от слова «болезнь» и полностью противоречит истинному назначению этого места. Ведь люди-то приходят туда не для того, чтобы болеть, а для того, чтобы излечиваться.)
Теперь мы находились рядом с врачами постоянно, и надо отдать им должное, они своего не упускали. Все как один они убеждали нас «сжалиться над собственными детьми» и все-таки согласиться на операцию. Прессинг продолжался днем и ночью, а когда врачи окончательно убедились, что тут уже ничего не поможет, за дело взялись медсестры и уборщицы. Все эти люди, конечно, разговаривали с нами из лучших побуждений, желая спасти нас от непоправимой беды, но их слепая вера во всезнание медицины лишь закаляла нас еще больше в вере в благословение Ребе.
Проблемы с беременностью начались сразу после попадания в «Шаарей Цедек». Через несколько дней, ответив на звонок телефона, я услышал непрекращающийся поток рыданий. Рыдала моя жена, но как? Я не помнил, чтобы когда-нибудь она была в таком состоянии. Рыдания, не допускавшие никакой возможности для вопроса, длились так долго, что я стал уже опасаться не только за собственный бюджет (телефон-то был мобильный), но и за жизнь человечества, которому снова начал угрожать всемирный потоп. Минут через 15 столь содержательной, а главное, эмоциональной беседы я смог все-таки спросить, что произошло. «Профессор сказал, что теперь уже нет никаких шансов, что роды уже начались и остановить их уже невозможно. А ведь прошло только двадцать с половиной недель. Они говорят, что никто не выживет и вероятность удачного исхода равна 0. А доктор Х. предложил мне сделать аборт, поскольку, как он сказал, уже незачем мучиться, и, мол, не волнуйся, у тебя будут еще другие дети…»
Я взял такси и через несколько минут уже входил в палату жены. Положение было тяжелым, и речь здесь шла не только о страшных страданиях женщины, теряющей собственного ребенка (даже если умножить эти страдания на пять). И не только о пережитых за время беременности испытаниях. Такая новость полностью противоречила всей нашей вере. Как же может быть так, что Ребе дает несколько раз открытые и явные благословения, и вдруг такое?! Ведь никто, ни один врач не давал каких-либо шансов для надежды. Даже деликатный Николай Валерьевич, которому я позвонил по телефону, сказал, что шансов на благоприятный исход практически нет. А жизнерадостный профессор, заведовавший родильным отделением, утешил меня тем, что соглашаться на операцию совсем не обязательно, ибо минимум — через два часа, максимум — через два дня все это неминуемо закончится само собой.
Жить было трудно. Я сказал жене, что все равно нужно верить тому, что написано, а не тому, что мы видим. Что все это только испытание и что сейчас я буду писать письмо Ребе. Ну, а что я мог еще ей сказать?
Письмо было примерно такого содержания: «Мы верим полной верой, что каждое слово Ребе исполнится во всех деталях, однако все врачи как один говорят о том, что никаких шансов нет. Возможно, мы делаем что-то не то, возможно, именно это приводит к тому, что мы видим то, что мы видим. Что мы должны сделать, чтобы изменить ситуацию?..»
Одиннадцатый том «Игрот Кодеш» раскрылся на странице 162, там было написано: «…В отношении его сообщения о состоянии его супруги, чтоб она была здорова. Стоило бы ему проверить мезузы (если они не проверялись в течение 12 последних месяцев), а также проверить свои тфиллин. И несомненно, что его супруга соблюдает обычай праведных еврейских женщин отделять цдаку (пожертвование на благотворительность) перед зажиганием свечей в канун каждой субботы и каждого праздника. И Благословенный Б-г сделает дни ее беременности такими, как положено, полными и легкими, и она родит здоровое и крепкое потомство в положенное время и с легкостью».
Здесь заканчивалось одно письмо и начиналось другое: «…А в отношение того, что есть люди, враждебно настроенные по отношению к нему и его действиям и т.д., то пусть он отвлечется от всех этих мыслей, поскольку большая их часть совершенно определенно является всего-навсего фантазией, оставшаяся же часть может быть нивелирована отношением по принципу «как в воде отражается лицо человека, также сердце одного человека к другому». Пусть он делает добро и оправдывает упомянутых им людей. И если даже после этого останется еще что-то, то нет никакой необходимости отвлекаться ради этого от святой работы по распространению Торы хасидизма, ее наставлений и обычаев… Что же касается описанных им ночных страхов, то пусть проверит тфиллин и мезузы, и обратит особое внимание на соблюдение законов чтения «Шма» перед ночным сном и, уже лежа в кровати, повторит несколько строчек «Тании» наизусть. А кроме этого несколько раз изучит книгу «Шаар а-Битахон», и полностью отвлечется от указанного страха, то есть перестанет даже бороться с ним в своих мыслях. И тогда страх ослабнет сам и он сможет полностью освободиться от него. И, конечно же, есть у него фотография карманного формата святого моего тестя, нашего Господина, Учителя и Ребе».
Я был ошеломлен от осознания совершенной ошибки. Это был уже третий раз, третий — после приезда в Израиль, что мы получали письма о необходимости проверить тфиллин и мезузы. И каждый раз что-то не получалось. В начале я думал, что ко мне это относиться не может. Ну, зачем, в самом деле, нужно проверять новые, только что купленные тфиллин и мезузы, написанные по самым высоким требованиям еврейского закона. А ведь я купил их всего семь месяцев назад по рекомендации одного из старых хасидов. Какие же тут могут быть сомнения? (Тогда я еще не знал, что Ребе всегда рекомендует проверять тфиллин и мезузы, когда речь идет о беременности).
Получив письмо о необходимости такой проверки в третий раз, я начал подозревать неладное. Но в Иерусалиме я тогда никого не знал, и куда обратиться по этому вопросу было не очень понятно. Короче говоря, вопрос был отложен до лучших времен, и эти «лучшие времена» наступили довольно быстро: жена рыдает, врачи говорят, что никаких шансов нет, а я в четвертый раз открываю письма Ребе на строчках: «В отношении его сообщения о состоянии его супруги, чтоб она была здорова. Стоило бы ему проверить мезузы (если они не проверялись в течение 12 последних месяцев), а также проверить свои тфиллин…»
Экстренно найденный сойфер раскрыл твердые кожаные коробки от тфиллин и склонился над текстом вложенных внутрь свитков. Отсканировав их, он сделал компьютерную проверку, выявляющую грубые ошибки, такие как пропущенные буквы или слова, а затем проверил каждую букву лично. Результат был неутешительный. В новых и вроде бы абсолютно безупречных тфиллин были найдены серьезные недостатки. В некоторых местах сцепление краски с кожаной основой свитка было нарушено, и осыпавшиеся детали букв привели к существенному изменению их формы. Радовал только тот факт, что все это можно было исправить.
Еще через пару дней я получил назад проверенные и исправленные тфиллин. В этих заботах прошли «два часа, максимум — два дня», отпущенные профессором. Ничего не произошло, дети по-прежнему играли в салочки в не на шутку раздувшемся животе моей стройной жены. Наступило время чудес. Теперь надеяться было уже не на кого, помощь можно было ожидать только Свыше. Врачи по-прежнему не давали никаких шансов, а нам нужно было продержаться несколько недель. Каждая прожитая минута уменьшала вероятность смерти и тяжелых врожденных заболеваний детей. Это были недели страха, веры, молитв и радости, радости от каждого прожитого мгновения.
Врачи приходили, смотрели на оттопыренное до потолка одеяло, спрашивали как дела, делали ультразвук и не могли ничего понять. Спустя две недели они решили устроить тотализатор, где в качестве барабана использовался живот, а в качестве шариков с номерами мои собственные дети. Теперь, придя на осмотр, врач говорил моей жене: «Я думаю, ты сможешь продержаться до 23 недель, не больше». Наступление 24-й недели означало, что этот врач проигрывал и тогда в игру вступал следующий с номером «24 с половиной». Так они забавлялись до тех пор, пока на отделении не осталось ни одного врача, не воспользовавшегося бесплатной возможностью попророчествовать. И когда самые оптимистичные прогнозы стали несостоявшимся прошлым, делать было нечего, и врачи вынуждены были признать, что без благословения Ребе все происходящее не поддается разумному объяснению. Кстати, и правильный срок родов был в итоге назван именно Ребе.
Произошло это, когда мы написали письмо Ребе по поводу всяких проблем с лекарствами, возникших в последнее время. Ответ был не ясен, и я спросил у жены, как она его понимает. «Смотри, — ответила она, — здесь написано, что «…не нужно ждать второй половины месяца Элул для того, чтобы отвести детей в хедер, а нужно сделать это в начале месяца, чтобы у преподавателей было достаточно времени подготовить их к месяцу Тишрей (т.е. праздникам Рош а-Шана, Йом-Кипур и т.д.)…» Мы мечтали, — продолжала жена, — чтобы наши дети родились 18 Элула (день рождения двух великих праведников Баал-Шем-Това и Алтер Ребе), может быть, Ребе имеет в виду, что до 18 Элула, «второй половины месяца Элул», нам дотянуть не удастся, а роды будут раньше «в начале месяца». Тем более что слово «хедер» можно в данном случае истолковать и как «хедер леда» (родильный покой). Что ты думаешь?» «Что я думаю? Я думаю, что поживем, увидим».
Надо сказать, что ждать, что до 18-го элула, что даже до 1-го моей жене было очень непросто. Все это время она страдала от чудовищно участившегося пульса, от сильных болей во всем теле (так как ей было запрещено вставать с кровати, и она была вынуждено постоянно находиться в одном положении – на левом боку), и еще от того, что иногда ей приходилось дышать с кислородной маской. И все же она держалась и… считала дни.
…Первого Элула во второй половине дня из отдельной палаты моей жены на родильном отделении раздались странные душераздирающие звуки. Особенно эмоциональных читателей просим оставаться на своих местах, это еще не были роды, а всего-навсего звук шофара, бараньего рога, в который положено трубить каждый день месяца Элул, чтобы напомнить евреям про Б-га и побудить их к тшуве. Так по еврейскому закону мы должны готовить себя к месяцу Тишрей и главному трублению в шофар в праздник Рош а-Шана. Сразу после того, как я закончил трубить, жена сообщила мне, что почувствовала явные признаки приближающихся родов. Врачи, осмотрев залежавшееся на отделение «чудо природы», приняли решение, что больше ждать нельзя и спустя несколько часов нужно будет делать операцию, но уже сейчас необходимо начать поститься, ничего не есть и не пить, для того чтобы быть готовой воспринять анестезию.
В 2 часа ночи врачи сказали, что долгожданный момент настал, и нужно было решаться. Операция обещала быть не очень тяжелой, и были хорошие шансы на удачный исход, ведь со времени страшных предсказаний врачей прошло ни много, ни мало 10 недель — 10 недель постоянного ежемгновенного чуда. И все-таки соглашаться на операцию, не спросив у Ребе, было невозможно…
11-й том "Игрот Кодеш" открылся на письме, начинавшемся словами «Пост обернется радостью и весельем…» Ребе рекомендовал дать цдаку для достижения успеха во всех вопросах. Мы дали цдаку, и жена уехала на операцию. Я побежал в коридор, соединяющий операционную с инкубатором, и стал судорожно читать Псалмы Давида. (30 недель это только семь из девяти обычных месяцев беременности, поэтому дети должны были сначала попасть в инкубатор.)
Долго читать мне, однако не пришлось. Через несколько минут я увидел, как по коридору бежит врач в белом халате в обнимку с младенцем. Не успел я проводить его взглядом, как за ним последовал его коллега с той же скоростью и с тем же грузом. Всего врачей-переносчиков я насчитал пять…
Что было дальше, я не очень помню. Но жена потом рассказала мне, как проходила операция. Анестезия была эпидуральная, поэтому она все слышала и осознавала, только не чувствовала и не видела (там для этого предусмотрена специальная занавеска). Врач, делавшая операцию, монотонно, с полуминутными интервалами, произносила: «Голова — первый, мальчик, ноги — второй, мальчик, голова — третий, девочка, ноги — четвертый, мальчик, голова — пятый, девочка». После каждого определения пола ребенка, раздавался вполне бодрый младенческий писк. И тут моя жена на всякий случай попросила проверить, не завалялся ли там еще кто-нибудь. Да, есть женщины в русских селеньях…
Дети, как и обещал Ребе, оказались удивительного для такого случая здоровья. Послеродовой тест был пройден каждым не меньше, чем с девяностопроцентным успехом. И, в результате, набрав в инкубаторе нужный вес, наши малыши покинули стены «Шаарей Цедек», не доставив врачам много хлопот. Профессор из «пагии» (так на иврите называется инкубатор), потом рассказал одному из своих друзей, что за более чем тридцать лет работы никогда ничего подобного не видел.
На этом можно было бы закончить. Но история получила вдруг неожиданное продолжение.
Спустя некоторое время после родов жену стали приглашать на всякие женские встречи рассказывать историю рождения детей для поддержания веры в народе. Ну, и так повелось, что вечерами она частенько куда-нибудь уезжает, а я, как понятно, остаюсь на рабочем посту, детей-то одних не оставишь. И вот сижу я как-то в один из таких вечеров, пью чай и, смотря на огромный портрет Ребе с надписью на иврите «Ехи Аденейну, Морейну Верабейну, Мелех а-Мошиах, Леолам Воэд» (Да здравствует наш Господин и Учитель, наш Ребе, Король Мошиах, во веки веков) и думаю что мне это слово «а-Мошиах» (המשיח, дословно «этот Мошиах») что-то напоминает. И вдруг осознаю, что буквы слова пятерня (חמשיה, «хамишия») в точности совпадают с буквами слова «а-Мошиах», причем, отличие между этими двумя словами состоит лишь в том, что в одном на первом месте стоит буква «хет», а на последнем буква «эй» а в другом — наоборот. Отличие же между этими двумя буквами состоит лишь в одном маленьком промежутке под верхней палочкой. Таким образом, достаточно «вытащить» маленький кусочек из одной буквы и «поставить» его в другую, и мы переходим от пятерни к Мошиаху и обратно.
Я рассказал об этом жене и она, как понятно, тоже в долгу не осталась, филолог все-таки. Посмотрев на плакат, она сказала: «Смотри, еврейское слово «Король», «Мелех», состоит из трех букв «мем» מ, «ламед» ל, «хаф софит» ך. Числовое значение буквы «мем» — 40, «ламед» — 30, «хаф» — 20. Таким образом, буквы этого слова содержат информацию о трех сроках, связанных с родами. 40 недель – теоретический (и нормальный) срок родов, 30 недель – практический их срок, 20 недель – срок фактического начала родов (по мнению врачей, оно же должно было стать концом)…
Через несколько месяцев знакомые нам подсказали еще одну удивительную «случайность»: слово «Мошиах» (на иврите буквы «мем», «шин», «йуд», «хет») — это аббревиатура имен наших детей. Судите сами: Мордехай («мем»), Шнеур-Залман («шин»), Йосеф-Ицхак («йуд»), Хана и Хая-Мушка («хет»).
Столь яркие «совпадения» заставили нас задуматься о внутреннем смысле всей этой истории. И постепенно в сознании выстроилось абсолютно ясное понимание.
В еврейской литературе беременность и роды традиционно сравниваются с эпохой Изгнания и прихода Мошиаха. Во время беременности у эмбриона «все не как у людей»: глаза закрыты, голова между коленей, пища поступает через живот, а не через рот. Это подобно положению еврейского народа в Изгнании, когда наши глаза закрыты, и мы не чувствуем и не видим Божественность, когда голова не функционирует и бессмысленно лежит между коленей, а питание поступает сразу через живот, доставляя жизненную энергию в первую очередь телу, а не мозгу и сердцу. Потом ребенок рождается, выпрямляется, открывает глаза и рот. Это Освобождение, когда мы увидим Б-га своими глазами, когда расширится разум человека… Но между одним и другим есть муки родов — муки прихода Мошиаха.
И если обычные роды являются примером на приход абстрактного Мошиаха, то роды пятерни по всей видимости указывают на приход «этого», конкретного Мошиаха. И все детали, действительно, оказываются на своем месте.
Сначала есть благословение и вера в его приход. Потом наступает момент испытания 20-й недели, когда все «врачи», все «квалифицированные специалисты» говорят, что никаких шансов нет. Что этот Мошиах, не дай Б-г, не состоялся, но ничего страшного: в будущем будет какой-нибудь другой. И у тебя не остается почвы под ногами, все, за что ты можешь держаться, это лишь несколько строчек в письмах Ребе, которые в итоге оказываются гораздо прочнее всего окружающего мира. И Ребе говорит тебе: «Проверь тфиллин, проверь, что ты надеваешь на голову напротив мозга и на руку напротив сердца. Проверь свой разум и эмоции, возможно, ты неправильно оцениваешь действительность, возможно, нужно просто исправить ошибку и ты увидишь рождение именно этого Мошиаха через 10 недель, которые нужно потратить на веру и искреннюю молитву…»
И пусть весь мир — против, и наука — против, и природа — против, и логика — против, и разум — против, и жизненный опыт — против и… (дальше продолжите сами). Главное, что Ребе — за. И точно так же, как мы дождались исполнения пророчества Ребе с нашими детьми, мы дождемся исполнения и другого, основного его пророчества, пророчества о наступлении истинного полного Освобождения и увидим, как наш Ребе, и никто иной, строит Третий вечный Храм в Иерусалиме и собирает разбросанных по всему свету евреев!
