Бытует в народе мнение, что человек верующий, религиозный обязательно должен быть аскетом, чураться всего мирского, а уж если и одеваться, то непременно во что-нибудь светонепроницаемое. Говорить он должен тихо, опустив очи долу, и непременный атрибут его — молитвенник, с которым не расстается он ни днем, ни ночью.
Это — в общем. А если переходить на частности, то и здесь картина не радужнее. Возьмем, к примеру, нашего брата-еврея. «Клейкий ярлык, как отметка на лбу», как пел Высоцкий, и здесь наготове: борода, пейсы (непременно!), черная шляпа и… Ну конечно же — Талмуд! О, религиозный иудей, раскачивающийся над Талмудом , излюбленный персонаж «еврейских» анекдотов, вечный символ нашего народа, сколько посвящено тебе дифирамбов, од и просто сплетен!.. Добровольно отрешившийся от земной суеты, навесивший на себя ярмо древних, странных обычаев, из которых подавляющее большинство — запреты и ограничения, лишенный всех радостей жизни, куда катишься ты? Дай ответ!.. Не дает ответа…
И правильно делает.
Потому что нет у него времени на пустые разговоры. Потому что день у него разбит строго по часам. Потому что помимо Талмуда и прочей религиозной деятельности есть у него жена и дети, которым он обязан посвятить часть времени, и работа, которая и источник дохода, и любимое дело.
Впрочем, я затянул с предисловием.
Итак, Мойше Янковский — хасид Любавичского Ребе, примерный семьянин, мультимузыкант, один из лучших рок-барабанщиков и перкуссионистов Израиля, и, наконец, просто — хороший человек! С ним я и беседую, что называется, по душам...
— Мойше, знаешь, мне иногда кажется, что из арсенала душ, ожидающих своей очереди спуститься в этот мир, для твоего тела Всевышний выбрал самую поющую и приплясывающую. И как только она соединилась с телом, в мире на одну долю гармонии стало больше.
— Возможно, отрицать не буду. Музыка — это моя жизнь. Не представляю, что бы я без нее делал.
— Вот мы и начнем с самых первых дней твоей жизни. Расскажи, как водится, немного о себе.
— Легко сказать… Ладно, попробую… Родился я в Ленинграде-городе, одном из самых музыкальных городов Советского Союза. И хотя родители профессиональными музыкантами не были, отец любил Высоцкого, цыган да и сам очень хорошо играл на семиструнной гитаре и пел, разумеется, тоже. В 1975 году, на гребне эмигрантской волны в Америку отбыл брат отца, дядя Аркаша. Оттуда, «из глуши и дебрей чуждых нам систем», он начал присылать нам образцы тлетворной, морально разлагающей музыки — виниловые пластинки.
— Что за пластинки, если не секрет?
— Ну что тогда было популярно? Донна Саммер, «Юрай Хип», «Пинк Флойд». Вот такие записи и слал. Музыка эта постоянно звучала у нас в доме, и я рос вместе с ней.
— Увлечение хорошей музыкой бесследно не проходит. К чему-то это должно было привести, верно?
— Точно. В какой-то момент отец почувствовал, что одними пластинками сыт не будешь. Был собран семейный совет — папа, мама и старший брат Лева — на котором и решили отдать меня в музыкальную школу.
— Сразу на барабаны?
— Нет, конечно. Виолончель. Барабаны были впереди. Моим первым преподавателем был строгий, но справедливый Анатолий Кондратьевич Филатов, первая виолончель в Кировском театре. От него я много чего хорошего перенял. Год я усердно водил смычком по струнам, а потом…
— Надоело?
— И да, и нет. Понял, что смычковые — не мой удел. Хотелось динамики. А тут еще мои родители решили, что пора уезжать. Подали документы, мотивируя свой отъезд желанием воссоединиться с родственниками, но получили суровый отказ. Год тогда стоял самый застойный — 1978-й. А моя мама, инженер-связист по специальности, оказывается, проектировала в 1969 г. телефонную линию для «Большого Дома» и, соответственно, попадала в разряд «невыездных». Но родители, хотя и оказались в опале, как и многие из «отказников», не пали духом и продолжали штурмовать ОВИР.
— И вот тогда ты решил, что будешь барабанить? В знак протеста…
— Меня, конечно, из школы забрали. Мой учитель, замечательный человек, прощаясь, упрашивал отца не прекращать музыкальное образование сына. Так что играть я продолжал. Но жизнь, как ты знаешь, следует исключительно своей, никому непонятной логике. Почему-то в результате игры на виолончели у меня проявилась любовь к отстукиванию ритма. Еще во время занятий музыкой вращал виолончель туда-сюда, отбивая ритмы по деке (пока преподаватель не видел). А дома барабанил карандашами по столу, игрушечным машинкам и прочим предметам. Отстукивал в основном «Ночной полет на Венеру» популярной тогда группы «Бонни М».
— И как долго ты стучал карандашами?
— Я бесконечно благодарен своим родителям за проявленное терпение и покладистость. Когда я стал упрашивать отца купить мне хотя бы винтик от ударной установки, в доме появился первый ударный инструмент — тарелка и две щетки. А спустя еще некоторое время — настоящая ударная установка, рижский «самопал» пополам с немецкой «Тровой», ценою в 500 рублей.
— Серьезные деньги по тем временам!..
— Богачами мы не были, сумму пришлось занять, но ради моей музыкальной карьеры родители пошли на этот шаг.
— Ну, хорошо. А вот что насчет еврейского самосознания? Как-то это переплелось с музыкальной стороной твоей жизни?
— А как же!.. Впервые в качестве барабанщика я попробовал свои силы в еврейском ансамбле «Лехаим», который был создан одним из ленинградских «отказников» — в отместку за отказ. Во время домашних концертов, помимо крамольного репертуара («Ам Исраэль Хай» и пр.), звучали лекции по истории еврейского народа, тайно постигались азы иврита. Там я, кстати, впервые познакомился с алеф-бейтом и еврейской историей вообще.
— Чувствовал гордость оттого, что ты еврей?
— Как тебе сказать… Я ведь тогда совсем пацаном был. Но гордость оттого, что стучу по настоящим барабанам в настоящем ансамбле, очень даже испытывал.
— И долго играли?
— Не очень. «Гэбэшники» пронюхали о нас довольно быстро. Мою маму вызвали куда следует и сообщили, что сын ее играет в еврейском ансамбле. «Но у нас же многонациональное государство! — возразила она. — Есть украинский ансамбль, есть белорусский ансамбль, есть мордовский ансамбль!.. Это национальная культура!..» «Нет, — ответили ей, — это не национальная культура. То, к чему приучают вашего сына, называется националистическая пропаганда», — и добавили, уже менее официально: «Вы сидели тихо до сих пор?.. Продолжайте сидеть тихо. Мы вам очень рекомендуем». Подпольные концерты пришлось прекратить, и на этом первый этап знакомства с еврейской жизнью закончился.
— И дальше что было?
— Музыка, музыка и еще раз музыка. Честно отбарабанил в музыкальной школе, потом в 15 лет поступил в училище, и наконец подался в военный оркестр воспитанником, чтобы в случае чего отдавать Родине долг (возраст приближался к призывному) недалеко от дома.
— А вкусы музыкальные?..
— Формировались, менялись. Началось увлечение джазом, арт-роком, хард-роком. Знаменитый питерский рок-клуб на Рубинштейна, 14 стал чуть ли не домом родным. Все больше появлялось друзей-музыкантов. Ну и конечно же — разные домашние «сейшнс» с участием Бориса Гребенщикова и других. Между прочим, под влиянием одного из приятелей, Ильи Лернера, я честно пытался ходить в питерскую синагогу. Эти визиты произвели впечатление, но не более того.
— Но уехать все же удалось?..
— Да. В 1987-м, уже не таком страшном году родители вновь подали документы на выезд, и в течении совершенно рекордного срока (две недели!) разрешение было получено...
— Итак, «…привет из Австрии. Свободный Рабинович». Заграница потрясла воображение?
— Еще как!.. Путь у нас был стандартный по тем временам, через Италию. Что меня больше всего поразило, так это вседозволенность местного радио. Композиции моих любимых групп и исполнителей («Джетро Талл», Джимми Хендрикс, «Дженесис» и др.) звучали целыми концертными альбомами. Я даже не представлял, что такое возможно!.. Целыми днями только и делал, что записывал все это на кассеты. Так что в Нью-Йорк приехал, как говорится, «затаренный».
— И как тебя встретил «город контрастов»?
— Ты знаешь, нормально. Ностальгия, во всяком случае, не мучила. Первое время работал в магазине у дяди, а потом решил все же попробовать себя в музыке.
— Смелый шаг!..
— Да какое там! Смелым он был, если бы я попытался податься куда-нибудь на Радио-Сити. А так — Брайтон-Бич, «жемчужина у моря». Но, слава Б-гу, карьера ресторанного музыканта не сложилась изначально. Отговорил один умный человек, пианист одного из брайтоновских ресторанов. «Не связывайся с этим, — сказал он, — если ты музыкант, не иди в ресторан работать. Потом не вылезешь». Послушался. И не жалею. …На работу я все же потом устроился. Причем на неплохую работу, которая позволяла, не беспокоясь о хлебе насущном, заниматься по вечерам любимым делом — музыкой. Хотя скажу честно, я назвал бы это не работой, а хорошо оплачиваемой каторгой. Утешала лишь мысль о пятнице, когда вечером можно было расслабиться, забыть о ненавистной работе и засесть с друзьями в студии где-нибудь в Манхеттене. С кем-то у меня был арт-роковый проект, с кем-то рок-н-рольный. Музыка позволяла отрешиться от грубой реальности, и всю следующую неделю я снова ждал пятницы.
— Если не ошибаюсь, именно в Манхеттене у тебя произошла первая историческая встреча с ХАБАДом?
— Не ошибаешься. Случилось это уже в 1993 году, погожим летним днем, в законный выходной. Я шел репетировать к каким-то жутким «металлистам». И вдруг неподалеку от Сити-Холла меня остановили двое, в черных костюмах и шляпах. И это — в четыре часа дня, в тридцатиградусную жару! Не понимаю, как они меня вычислили!.. В огромной толпе идет человек в шортах, длинноволосый, и вдруг в твою сторону указывают рукой и кричат: «Ар ю джуиш?» «Да», — отвечаю. «Тфиллин надевали сегодня?» «А что это?» Тут мне показали два черных предмета, чем-то напоминающих миниатюрные фотоаппараты, и объяснили, что один из них необходимо надеть на руку, а второй — на голову. От этих предметов, не знаю почему, повеяло на меня какой-то древностью: бархатный чехол, кожаные ремешки... Я сразу же захотел их надеть, представляешь?.. Один из ребят помог мне это сделать, и я испытал такой «кайф»!.. Опять же — не знаю, почему. С тех пор сам подходил, когда настроение было, и не боялся, когда останавливали и спрашивали.
— Но Америка тебя надолго не задержала?..
— Не задержала. Нечему было задерживать. Жизнь текла своим чередом — работа, выходные, студия. И хотя музыки были много и в «тусовках» не было недостатка, все же чего-то не хватало. Тяготила работа, хотелось играть исключительно свое, участие в чьих-то проектах не удовлетворяло, остро росла потребность в СВОЕЙ группе. А тут еще, сам понимаешь, не обошлось без…
— Наркотики?
— Они самые. А почему нет? Зарплата позволяла. Опять же — свободный образ жизни. Не хочу особо много распространяться, но «засел» я крепко. При этом много раз останавливался, даже лечился, но рано или поздно начинал по новой. В общем, болото засасывало капитально.
— И ты решил — пора в Святую Землю!..
— Не так, конечно, торжественно, но все же решил, что неплохо побывать хотя бы пару недель в Израиле. Идея, правда, долго оставалась идеей и вполне возможно, ею и осталась бы, если бы не ряд обстоятельств.
Во-первых, мой друг еще по Питеру, Деня Стерник, уехал жить в Израиль. (Хотя евреем в семье у него был только папа, он почему-то, имея возможность взять фамилию матери, Баженов, взял фамилию отца, и этой своей еврейской стороны совершенно не стеснялся.) Так вот, как только он оказался там, сразу же начал прокладывать себе дорогу в Нью-Йорк, чтобы со мной встретиться. Очень хотелось играть вместе. После нескольких бесплодных попыток Денис в очередной раз позвонил мне и спросил: «Послушай, а что ты там вообще делаешь? Приезжай сюда» Тут я на мгновение задумался, а потом произнес: «А ведь это мысль!..» Кроме того, в Нью-Йорке я познакомился с одним интересным человеком, Владимиром Максимовым, экстрасенсом и целителем. Он сам был страстным меломаном, да и я некоторое время кое-чему у него обучался. Однажды я пришел на занятие после хорошей дозы, отрешенный от всего земного. Он сразу же это увидел. Состоялся разговор. И он сказал мне: «Послушай, тебе здесь делать нечего. Америка — не для тебя. Тебе надо жить там. Там — вся твоя работа, там — вся твоя музыка. Там есть люди, которые тебя любят и ждут». И это был второй звонок. А тут еще Илья Лернер, флейтист, тот самый, который таскал меня в питерскую синагогу, — он же, кстати, и уговорил уехать в Израиль Дениса, — приехал ко мне из Израиля в гости, посмотрел, как я живу, и ужаснулся. «Уезжай немедленно», — сказал он мне. И я решился.
— Вот так вот все бросил, купил билет и — с зубной щеткой в кармане?..
— Ну не так романтично, конечно. Уезжал не только с зубной щеткой. Вез с собой тринадцать сумок: в одиннадцати вся моя ударная установка и две сумки с дисками.
— И пропустили???
— Честно скажу, ничего не помню. Ни таможню, ни пропускной пункт. Я ведь перед отлетом твердо решил: бросаю, завязываю. Состояние было еще то… Взял с собой таблетки, которые облегчают «ломки», принял их все — ничего. И тогда я понял, что сейчас начнется самое интересное. В самолете мне стало совсем плохо. Колотило, бросало в пот. Думал, не выдержу. Впал в какое-то забытье, задремал. Прихожу в себя — заслонки на иллюминаторах подняты, яркий свет бьет по глазам. Который час, где летим — понятия не имею. Оглядываюсь вокруг и с ужасом обнаруживаю, что люди вокруг меня словно в каком-то едином порыве закатывают левый рукав!.. В затуманенном мозгу вспыхивает мысль: «Б-же мой! Куда я попал? Что они собираются делать?»
— Скандала, надеюсь, не поднял?
— Это сейчас смешно. Тогда мне не до смеха было. Только когда увидел знакомые «фотоаппараты», все понял. Представляешь, до какой степени я был тогда болен?.. На всю жизнь эту сцену запомнил.
— Скажи, а как тебя в Израиле-то пропустили — с таким количеством багажа?..
— О!.. Всевышний вел меня за руку. Это я сейчас понимаю. Прилетел я как турист. Должны были взять пошлину. Но таможня в этот день бастовала!.. Прошел все барьеры Бен-Гуриона, словно и не вез ничего!.. А там, в зале ожидания, уже стоит Денис с друзьями. Чуть не задушили в объятиях друг друга. В общем, запихнули меня и вещи в машину и повезли — встречу отмечать.
— Что чувствовал в эти минуты? Или тоже — как в тумане?
— Нет, здесь воспоминания уже резкость приобретают. Помню, что физически было просто тошно, но душа — пела…
— Итак, ты в Священной Земле, душа поет, вокруг друзья… Где ты жил первое время? Вряд ли в Иерусалиме?.. Наверное, Тель-Авив.
— Почти угадал. В Тель-Авиве мы провели первые пару совершенно «безбашенных» дней, прокутили, так сказать, привезенную мною валюту, а потом — в Цфат.
— В Цфат?..
— Да. Деня с Илюшей там снимали дом. В районе Кирьят-Уманим, квартале художников. В доме этом жила когда-то легендарная Энджи, которой «Роллинг Стоунз» посвятили одноименную песню. Теперь там предстояло жить мне.
— Здорово. Ну а как с музыкой?
— Музыка? Музыка началась потрясающая. Во-первых, никакой работы, ничего не мешает. Во-вторых, живем в доме — в своем доме!.. В-третьих, «ломки» закончились довольно быстро. Слава Б-гу, пришел в себя наконец. И вот в дополнение ко всему этому я вдруг начинаю замечать, что ребята увлекаются чем-то абсолютно новым. Деня, например, пытается осваивать что-то совершенно экзотическое — уд, нечто вроде лютни. И хотя настоящего уда у него тогда не было, он очень умело изображал его звучание на простенькой, пятиструнной гитаре с нейлоновыми струнами. Потом, через какое-то время ему сделали этот инструмент под заказ, и представлял он собой нечто среднее между гитарой и классическим удом. Илья же играл на флейте. Я со своими громоздкими барабанами, длинными палками и «ледзеппелиновским» звучанием не вписывался во всю эту картину. А тут еще Илья как-то говорит мне: «Слушай, тебя надо лечить. Ты слушаешь что-то страшное». В общем, арт-рок, хард-рок — слегка в сторону. Начался новый период — этническая музыка. Тогда впервые в жизни я услышал нигуним, которые принес Илья.
— Ну и как?
— Потрясающе. Правда, уже не помню, что это были за нигуним, чьи… В общем, впечатлило, но в душу не запало. Пока. Одновременно с этим начал увлекаться перкуссией. Все меньше стучал палками, все больше щетками и еще больше — руками. Одолжил даже у соседа специальный африканский барабан — джембе. Ну и, конечно же, живя в Цфате…
— Каббала?
— Угадал. Я, собственно, слышал об этом и раньше, какие-то книги читал. А тут мне еще рассказали, что это за город — Цфат, и после этого я постоянно стремился попасть на уроки Каббалы. Но вот никак не получалось.
— В общем, музыка, воздух Цфата, вольная жизнь трубадура сделали свое дело?..
— Да. Познакомился с тремя замечательными людьми. Первым был Ашер. Он сам родом из Киева, потом жил в Торонто, потом перебрался в Эрец-Исроэль. Он меня многому научил, о Торе мне рассказывал, о Всевышнем, о ХАБАДе, конечно же. С ним мы, после многократных «лехаим», регулярно практиковали ночные походы в микву АРИ. Потом он меня познакомил с цфатским художником Виктором Шаулем, который сам Каббалой увлекался и к тому же хабадником был — черная шляпа, борода, все как положено. Я тогда впервые в жизни (не считая тот случай в Манхеттене) настоящего хабадника встретил, довольно долго общался с ним. Он мне все какие-то истории рассказывал, говорил — хасидские. Я почти не понимал ничего, настолько далек был. И еще тогда один приятель появился — Авраам Левенталь, тоже художник, тоже увлекающийся Каббалой, тоже соблюдающий. В общем, встреча с этими людьми произвела на меня сильное впечатление, и мировоззрение мое начало другой угол приобретать, более острый. Ну, и конечно же, не обошлось без женщины…
— То есть?
— Через две недели после приезда в Цфат я познакомился со своей будущей женой, Зоей. Я, как только с ней встретился, сразу же подумал: «Б-же мой, где я был все это время?» «Шидух», если так можно выразиться, сделал нам все тот же Илья Лернер, за что я ему до сих пор бесконечно благодарен. Зоя, будучи человеком музыкальным, стала полноправным членом нашей команды. И вот с тех пор мы не расстаемся.
— Она — тоже музыкант?
— Еще какой! Она у нас на арфе играла, перкуссией мне помогала. Очень творческий человек.
— Я так понимаю, что вы не сидели подолгу на одном месте.
— Покатались немного. После трех месяцев в Цфате перебрались в Яффо, оттуда в Маалот, а оттуда уже — в Хайфу. Безоблачная жизнь закончилась, приходилось работать — мыть посуду в ресторанах, ходить за креветками в море на каком-то «стремном» сейнере, был даже подмастерьем у ювелира, йеменского еврея. О музыке с коммерческой точки зрения мы даже не помышляли. Просто играли, постоянно экспериментировали. Тогда, кстати, и название у нашей группы появилось…
— Что-нибудь каббалистическое, наверное?
— Бери выше!.. Тот самый Авраам Левенталь, с которым я в Цфате познакомился, послушал наш альбом, и спросил: «А название у вас есть?» А мы даже не думали об этом. «Назовитесь Эйн-Соф!» «А что это значит?» — спрашиваем. «Infinity», — говорит. Вот так и назвались.
— Лихо!.. Сразу же — Б-жественным именем!..
— Похоже, что это стало моим первым, хоть и неосознанным, шагом по дороге хасидизма. Потом дома, у своего друга Ашера, я обнаружил множество литературы, на которую давно хотел наложить руки: труды Конфуция и пр. Полистал я их — и ничего не почувствовал. Любопытство — не более того. Ашер, видимо, уловил мое настроение и мысли и говорит: «Знаешь, дай тебе что-то стоящее дам почитать». И дает книгу — на иврите, с русским переводом. Я открыл наугад, прочитал один абзац… Ничего не понял — но как зацепило!.. Прямо за душу схватило…
— Это была Тора?
— Это была «Тания»!.. Мне Ашер объяснил, что это труд первого Ребе ХАБАДа, Алтер Ребе, немного рассказал о нем. На этом, собственно, пока что все закончилось. Ты же понимаешь, меня, кроме музыки, тогда ничего не интересовало по-настоящему. Все остальное шло вместе с ней.
— А что с проектом «Эйн-Соф»? Чего-то добились?
— Записали один альбом. «Return to the King» называется.
— Очень символично.
— И не говори. А ведь записали мы это под влиянием творчества Толкиена… В общем, дали пять концертов в Иерусалиме и Хайфе. Успех был полный, хотя практически ничего на этом не заработали. В общем, все закончилось довольно быстро и относительно благополучно. Деня, после нескольких неудачных попыток пройти гиюр, женился на итальянке и уехал в Европу, а я вместе с Зоей перебрался обратно в Маалот. Там сняли дом. И так получилось, что напротив оказался Бейт-Хабад. Через некоторое время стали замечать, что какие-то евреи в пятницу вечером там танцуют и поют — очень весело и громко. Мы один раз проходили мимо и столкнулись с Игалем Каспи, раввином этого Бейт-Хабада, посланником Ребе в Маалоте: «Послушайте, — сказал он нам. — Вы же здесь рядом живете. Зашли бы!..»
— И вы стали гостями в этом Бейт-Хабаде?
— Довольно частыми. И это во многом определило мою дальнейшую судьбу, поскольку именно тогда и именно там я познакомился со своим первым духовным наставником — реб Зеэвом Виноградовым. Он нас зацепил крепко. В течение двух минут реб Зеэв сумел убедить меня в том, что в субботу играть нельзя. Просто рассказал о том, что такое было позволено лишь в Храме. И после этого я решил твердо — в субботу инструмент в руки не беру...
— Кстати, а какой инструмент ты тогда уже брал в руки?
— Тарбука, индийские таблы. Установку я к тому времени продал, оставил лишь сумку с тарелками. Я ведь всерьез увлекся перкуссией.
— Понятно. В общем, вы стали посещать Бейт-Хабад, у тебя появился «машпия», ну а дальше — больше, наверное?
— Да. Торжественно прошел обряд обрезания, начали с Зоей соблюдать — по возможности — законы субботы и кашрута. Начали молиться. Я надел кипу, талит катан.
— Короче, началась полноправная еврейская жизнь?..
— Понимаешь, как бы так помягче выразиться... Не успела она начаться. За стремительным подъемом последовал не менее стремительный спуск.
— Как же так?.. Я думал, уже все — поставили хупу, повесили мезузы, откашеровали кухню...
— Не все так просто. Хупу мы, действительно, решили поставить, поскольку поняли, что такие свободные отношения дальше продолжаться не могу. Зоя начала учиться в «Махон Альта», еврейской школе для девушек, вернувшихся на путь Торы. А я... Я решил денег подзаработать для предстоящей свадьбы. Мне позвонил Денис из Испании, предложил приехать, записать концерт. Я и поехал. Но поработать толком не успели. У Дениса родился сын. И вместо того, чтобы отправиться домой, я задумал поехать в Амстердам. Мысль подзаработать не покидала меня. Она же мыслью и осталась. Уже будучи в Испании, я увлекся фламенко и ушел, так сказать, к цыганам — испанским цыганам. В начале думал, на два-три месяца — не больше, а завис на год с лишним. И это было годом моего крутого спуска. Суббота, кашрут — все постепенно сошло на нет. Концерты в пятницу вечером, застолья с местными знаменитостями — испанскими гитаристами. Ну и опять — началось то, от чего уже вроде бы избавился...
— Опять наркотики?
— К сожалению, да. Не смог удержаться. Слишком велик был соблазн. В общем, с музыкой было все нормально, а вот все остальное покатилось под откос. Даже деньги, которые зарабатывал, тут же тратил сам понимаешь на что.
— И как удалось выбраться?
— Ребята вытащили. Я был постоянно на связи со Шмуликом, братом Зои — через интернет. Они и почувствовали, что со мной что-то не то. Особенно постарался Авраам Йоффе, мой хороший друг, программист из Хайфы, дай Б-г ему здоровья. Он и деньги на билет собрал и даже прилетел за мной. И Денис, конечно, приложил руку.
— А невеста знала о твоих приключениях?
— Догадалась. Я звонил ей из Испании, и она по голосу, по интонациям поняла, что я опять взялся за старое. Зоя уже тогда, как я говорил, по полной программе училась в «Махон Альта» и продвинулась очень далеко. Ее подъем был пропорционален моему спуску. Спрашивается, зачем я такой теперь ей был нужен? Но у Всевышнего свои планы. Дождалась, перетерпела, выстояла. Женщины, вообще, гораздо терпеливее нас, мужчин... Словом, Авраам прилетел за мной с билетом и сказал: «Летим домой прямо сейчас». Я ответил, что никуда не поеду. На носу были три концерта с мои участием — на побережье, в каком-то шикарном замке. Все три — в субботу. «Какие концерты? Ты с ума сошел! Ты же гибнешь!..» Я хотел было уже упереться, но тут вдруг, почему, отчего — не понимаю, вспомнился старый анекдот про еврея, который во время наводнения сидит на крыше и отвергает всякие попытки его спасти. Я будто услышал тот самый Голос: «Дурак! Я тебе трижды посылал помощь — лодку, корабль и вертолет!..» Авраам растерялся, не ожидал такого быстрого согласия: «Что такое? Ты же только что...» «Быстро, — говорю, — летим, пока не передумал».
— И куда тебя доставили?
— Меня хотели отправить отдохнуть, в какой-то мошав, коз пасти. Но я воспротивился. Еще в аэропорту в Малаге заявил, что хочу в Цфат и больше никуда. Это мое путешествие в Эрец-Исроэль было уже совсем другим. Когда я летел из Америки, физически было просто тошно, зато на душе был праздник. Сейчас же физически я себя чувствовал нормально, а на душе было гадко неимоверно. Куда же податься, как не в Цфат?.. В общем, я очень Б-га просил, чтобы хоть как-то мне в Цфат попасть. И вот уже в Тель-Авиве встречает нас Илья Лернер, тот самый, флейтист. Обнялись, как положено. «Слушай, — говорит он мне, — у нас концерт в Цфате. Барабанщик нам нужен позарез. Поедешь?..» Я там чуть прямо на пол не сел. Ведь как Он все слышит, а?.. В Цфате я прожил совсем недолго, отыграл несколько концертов, пришел в себя и подался в Хайфу. И с этого момента в моей судьбе произошел окончательный перелом.
— Снова кого-то встретил?
— Не просто кого-то!.. Моя еврейская душа истосковалась по святости, и я страстно захотел учиться. Стал ходить в местный Бейт-Хабад на уроки Торы и познакомился с замечательным человеком — раввином Реувеном Дуниным, настоящим хасидом, солдатом Ребе. Он проводил уроки по хасидизму. Я ни слова не понимал на этих занятиях, но так «кайфово» было!.. Такой свет шел, душа радовалась! Реб Реувен — особенный человек. Я безмерно счастлив, что встретился с ним, что успел его застать. В общем, связался я с ХАБАДом как положено. И в Хайфе, и в Маалоте был в постоянной связи с хабадниками. Короче, продвинулся очень серьезно.
— А что с музыкой? Тоже какие-то изменения произошли?
— Потрясающие!.. Я очень скоро познакомился с Женей Писаком. Он когда-то стоял у истоков свердловской рок-музыки: «Наутилус Помпилиус», «Урфин Джюс», «Доктор Фауст» (его команда, кстати). Он приехал в Израиль почти одновременно со мной, но в отличие от меня — уже известным музыкантом. Поэтому проблем с раскруткой и работой у него здесь не было. Мы сошлись с ним, как когда-то с Денисом, на раз-два-три, и поняли, что должны играть вместе — что угодно!.. Записали несколько композиций, сделали демо-диск... Знаешь, давай так: к нашему с Женей проекту я еще вернусь, а пока расскажу коротко, как пришел к ХАБАДу твердо и окончательно. Тут все одно с другим связано.
— Давай.
— В один из дней, когда мы записывали диск, я на обратном пути проезжал мимо «Яд-Элиягу», огромного концертного зала в Тель-Авиве. Там как раз намечался съезд посланников ХАБАДа. К тому времени, благодаря реб Зеэву Виноградову, я уже знал о Ребе, знал, кто такой Ребе... Я как-то реб Зееву высказал свои сомнения по поводу, так сказать, «мессианства» Ребе. «Почему, спрашиваю, именно он?» Реб Зеэв действовал просто и решительно. Он ответил, как положено еврею, вопросом на вопрос: «А ты знаешь, что есть раввинское постановление о том, что Ребе — это Король Мошиах?» Все. Мне этого было достаточно... Так вот, я перед самым началом съездом зашел в синагогу. Там по моей амуниции музыкальной меня мгновенно раскусили. Со мной разговорился один израильтянин и посоветовал съездить к Ави Пиаменте, в Кфар-Хабад. Я уже тогда слышал об этом человеке, знал, что он — религиозный еврей, хабадник и очень хороший флейтист, но о встрече как-то не думал. А тут еще брат моей невесты, Шмулик, будучи в Кфар-Хабаде, взял у Пиаменты телефон. В общем, не связаться с этим музыкантом теперь было просто глупо. Мы созвонились, и он пригласил меня к себе домой. Сыграли что-то вместе и в этот же вечер он взял меня с собой на свадьбу. И после этого он же уговорил меня переехать в Кфар-Хабад. А поскольку жить мне там было не у кого, договорился с руководством йешивы «Ор Тмимим», чтобы меня приняли в качестве студента. В йешиве этой обучались (и обучаются) в основном американские юноши, такие же, как и я, ищущие смысла и жаждущие духа — под неусыпным оком раввина Гафни. Должность духовного наставника занимает там Тувья Бултон, раввин, музыкант, гитарист. Я там проучился почти полгода — срок небольшой, но существенный. Параллельно с этим играл с Пиаментой на разного рода мероприятиях — концерты, свадьбы...
— Погоди, мы совсем забыли о твоей невесте. Как дальше-то все складывалось у вас?..
— Зое, конечно, понадобилось какое-то время, чтобы поверить в то, что я опять не сорвусь. Я время от времени давал знать о себе, о своих достижениях. Она вроде бы успокоилась. Но тут произошло одно любопытное событие, которое можно смело назвать испытанием — и для нее, и для меня. Еще до того, как я попал в йешиву.
— Интересно, интересно. Что же еще?..
— Весной мы должны были с Женей Писаком лететь в Свердловск, на международный рок-фестиваль. Мы — единственная команда из Израиля, все остальные — Франция, Италия и пр. И тут я узнаю, что надо лететь в седьмой день Песаха! А я тогда был уверен, что в Песах только первый день — праздничный, а остальные — наполовину, то есть работать можно. Написал Ребе, попросил благословения на предстоящий перелет и концерт, вложил в «Игрос Кодеш» (я уже тогда это практиковал, слава Б-гу) и получил ответ... о свадьбе! О том, что свадьба должна быть хасидской, проведенной в соответствии с обычаям ХАБАДа. О поездке — НИ СЛОВА!.. А до праздника — четыре дня остается. Что делать? А я, когда Ребе писал, взял на себя исполнение заповеди тфиллин рабейну Там. Тфиллин РАШИ я уже, слава Б-гу, надевал каждый день. И вот, когда, в один из этих четырех оставшихся дней надевая тфиллин рабейну Там, я дошел до отрывка «И посвятишь Мне...», вдруг мне в глаза буквально прыгает строчка: «Семь дней ешь мацу, а седьмой день — праздник во имя Всевышнего»!.. Представляешь? Я позвонил реб Зеэву, все рассказал. Он, конечно же, лететь мне категорически запретил. А у нас уже визы готовы, билеты куплены, в Свердловске афиши развешены. Женя вне себя: как можно вот так запросто бросаться такими приглашениями?!.. Тут наступает праздник. А я совершенно не был готов к Песаху. Сейдер провел у реб Зеэва, на следующий вечер приехал домой. А дома пусто, ни мацы, ничего. Жил я один в то время, в центре Хайфы, на Мерказ Кармель. Пошел в синагогу, на вечернюю молитву. Когда все разошлись, ко мне вдруг подходит один из молящихся, серьезный такой еврей, в штраймле, и говорит: «Хочешь пойти ко мне домой — поужинать?» По дороге разговорились. Он, увидев, что я нахожусь в совершенно подавленном настроении, спросил, что случилось. Я, как мог, рассказал. Он выслушал и говорит: «Ты знаешь, какая сейчас недельная глава?» Я кивнул. «А отрывок из Книги пророков какой мы сейчас читаем, знаешь?» «Нет». «Там рассказывается о том, как Элияу-пророк, стоя на горе Кармель, — где мы с тобой, кстати, сейчас находимся, — устроил испытание жрецам Баала. И спросил у евреев, которые к тому времени погрязли в идолопоклонстве: «Сколько можно танцевать на двух свадьбах? Если следуете Баалу — идите за ним. Если Всевышний — ваш Б-г, следуйте за ним!..» В общем, я решил твердо и окончательно — никуда я в праздник не лечу. И события после этого закрутились с бешеной скоростью. В общем, не буду утомлять подробностями — отменили мы и полет, и наш концерт. И лишь потом я узнал от самой Зои, что если бы я полетел, ни о какой свадьбе уже речи не шло бы...
— И свадьба состоялась!..
— Да, слава Б-гу, в Йуд-Бейс Тамуз (12 Тамуза) была помолвка, а в Хэй Элул (5 Элула) — свадьба непосредственно. Мы тогда даже не представляли, как все организуем. Денег-то, в принципе, не было.
— И кто помог?
— Во-первых, я написал Ребе, получил поздравления и множество благословений. Ну и началось... В первую очередь, помогли наши родители и родственники. В Маалоте за нас крепко взялась семья замечательных хасидов — Йосеф и Брурия Аржуаны. Организовали нам место и накрытые столы и еще кучу подарков в придачу. Они же были моими, так сказать, «посаженными родителями», потому что моя семья, к великому сожалению, не смогла приехать. Моих родных представлял двоюродный брат Толик. Ребята из йешивы организовали денежную помощь. С музыкой тоже все решилось. Ави Пиамента подобрал музыкантов и приехал сам — из Кфар-Хабада в Маалот с полным автобусом йешиботников (там же ехал и я). Рав Тувья Болтон, мало того, что одел меня с ног до головы во все новое, еще играл и пел. Так же Элиэзер Блюман, с которым у нас сейчас команда (об этом — чуть позже). В общем, я тебе скажу честно, эту свадьбу в Маалоте до сих пор помнят. Говорят, что чуть ли не рок-концерт целый был. Самое сильное ощущение — когда под хупой стоял, и ребята запели «Нигун Арба Бавот» Алтер Ребе... Вот, собственно, пока и все. Остальное ты видишь сам — работа, семья, детишки вон бегают, в дверь стучат...
— Слава Б-гу, что еще можно сказать... Давай теперь в заключении, буквально в двух словах — чем сейчас занимаешься?
— Во-первых, благодаря Пиаменте я вышел на серьезных музыкантов и сам стал работать по-настоящему. Я уже тогда понял, что нельзя сидеть с каким-то очень «крутым», пусть даже самым лучшим супер-проектом и ждать пока тебя отыщет какой-то энтузиаст-менеджер. Нужно постоянно работать, активно двигаться, пробовать свои силы и там, и здесь. Даже свадьбы хасидские — это не русский рынок, «Яблоки на снегу» и тому подобное. Это тоже своего рода концерт...
— И как тебе удается совмещать казалось бы несовместимые вещи — образ жизни религиозного человека с имиджем рок-музыканта? Одно другому не мешает?
— Ни в коем случае! Главное здесь наличие двух факторов: машпии, духовного наставника, который готов помочь в любую минуту, и ясной головы на плечах. А второе можно приобрести, только изучая Тору и хасидские труды, конечно... Между прочим, с тех пор как я стал на путь Торы, отпала надобность в побочных работах — я стал зарабатывать исключительно музыкой, чего мне не удавалось до сих пор.
— Здорово. Можно только пожелать, чтобы и дальше — с Торой по жизни.
— Омэйн!
— И давай напоследок о твоих проектах. И что с Женей, кстати? Ты обещал рассказать!..
— Да, конечно, проектов у меня сейчас хватает, слава Б-гу. Но среди них — два самых мне дорогих. Во-первых, с Женей. Начинали мы как Drive Acoustic Group. Женя на гитарах и басах, я — на всем остальном. Уже записали два диска. Один так и называется DAG. Второй — «Journey 770» («Маршрут 770»), хасидские нигуним в очень оригинальной обработке. Своего рода новый шаг в области этно. Сейчас мы решили изменить название на «Journey 770». Женя предложил. Кроме того, у нас появился третий музыкант — Гирш Вайсерфирер, который играет на уде, баритоне, мелодике и других инструментах. Нам очень сильно помогает Саша Зборовский, гений в области звука. Я очень дорожу этим проектом. С Женей вообще работать — одно удовольствие. Мы друг друга с полуслова понимаем. Да и он сам, конечно, уникальный человек и замечательный музыкант. А второе... Группа «Йуд». Двое хабадников-американцев — Элиезер Блюман (гитара, вокал, губная гармошка) и Яаков Лефко (бас) — играют классический рок 60-70-х г.г. Не так давно я сменил их барабанщика. И одновременно вокал практикую. Нескромно, конечно, такое говорить, но мы собираем залы. Когда кто-то уподобил нас легендарной «Зи-Зи-Топ», мы ему ответили: «Не дождетесь! В «Зи-Зи-Топ» барабанщик — без бороды!..»
