«И будете у меня святым народом; и мяса, растерзанного зверем в поле („треф“), не ешьте...». Такими словами в недельной главе Торы «Мишпатим» выражена одна из заповедей о воздержании от некошерной пищи — воздержании, которое привносит в нашу жизнь Святость. Случай, о котором рассказано ниже, говорит о том, что чело веку дана возможность достичь такого уровня самоочищения, что он может стать физически чувствительным к запретной пище...
Реб Шмуэль Мункес был одним из самых веселых и остроумных хасидов из окружения Алтер Ребе (рабби Шнеур-Залмана из Ляды, основателя Любавичского Движения ХаБаД). Другие хасиды Алтер Ребе, среди которых были истинно великие знатоки Торы и философии хасидизма, знали реб Шмуэля как жизнерадостного человека, наделенного глубоким умом и большим чувством юмора.
Хасиды часто собирались (и по-прежнему собираются) на фарбренген — дружеские встречи, на которых старшие хасиды объясняли и обсуждали учения и притчи, которые они слышали еще от Ребе. Они также рассказывали о цадиках (праведниках) и о хасидских руководителях прошлых лет — некоторые из этих старших хасидов еще помнили Баал-Шем-Това, основателя хасидизма. В перерывах между беседами звучали задушевные мелодии, иногда радостные, иногда задумчивые и печальные; время от времени собравшиеся произносили тосты (традиционный — «Лехаим!» — «За жизнь!») и пили за здоровье Ребе и всех присутствующих. Эти фарбренген были проникнуты духом бескорыстия, глубокой любви к ближнему и братства. Иногда собравшиеся решали, что кто-то из их собратьев совершил предосудительный поступок и должен быть за это подвергнут наказанию. Провинившийся хасид ложился на стол и получал от собравшихся несколько ощутимых ударов. Затем собрание продолжалось.
На таких собраниях реб Шмуэль Мункес подносил напитки и подавал к столу, как правило, простую и неприхотливую пищу. Однажды один из местых хасидов прислал участникам фарбренген горшок с особенно вкусной едой (это было жаркое из легких). Как обычно, на реб Шмуэля Мункеса были возложены обязанности «хозяина дома». В большом воодушевлении реб Шмуэль начал танцевать по кругу, ловко вращая горшок то в одну, то в другую сторону, и все не начинал раздачу жаркого. Его просили, умоляли, требовали, но все было тщетно: реб Шмуэль только танцевал и прыгал, но не давал собравшимся лакомства.
Так прошло несколько часов, и тогда молодые хасиды решили силой отнять горшок у реб Шмуэля. Догадавшись об их намерении, реб Шмуэль отпрыгнул в сторону и бросил горшок в лохань с помоями. Все были ошеломлены его поступком. Выбросить пищу да еще и осквернить ее — такому поведению не было оправдания! Решено было подвергнуть его наказанию. Услышав «приговор», реб Шмуэль проворно прыгнул на стол, улегся и приготовился получить свое наказание — и молодежь щедро воздала ему по заслугам!
Когда они закончили, реб Шмуэль спокойно слез со стола и пошел разузнать, нельзя ли где-нибудь найти какой-нибудь другой еды для собравшихся. Хотя было уже далеко за полночь, он упросил одного из жителей Лиозно дать ему бочку кислой капусты; радостно приплясывая, он принес эту бочку на фарбренген и поставил ее на стол.
Молодые хасиды, которые так хотели отведать жаркого, были не слишком довольны этой заменой и про себя весьма нелестно отзывались о реб Шмуэле Мункесе. Их мысли были, однако, прерваны внезапным появлением местного мясника, который вбежал в комнату с отчаянным криком: «Братья, не ешьте жаркого! Оно „треф“ (некошерное)!» Выяснилось, что произошла ужасная ошибка: трефные легкие были по случайности перепутаны с кошерными.
Теперь старшие хасиды потребовали от реб Шмуэля объяснения, как он осмелился творить чудеса и демонстрировать пророческие таланты. Они постановили, что его следует подвергнуть наказанию, и в мгновение ока реб Шмуэль снова лежал на столе. На этот раз, однако, молодые хасиды стояли в стороне. Тогда старшие хасиды велели реб Шмуэлю сойти со стола и объяснить, откуда он знал, что мясо было некошерное.
«Я ничего не знал, — сказал реб Шмуэль Мункес. — После того, как я первый раз говорил с Ребе наедине, я твердо решил не поддаваться никаким желаниям и соблазнам материального мира. Когда принесли это жаркбе, я почувствовал, что мне его очень хочется и всем остальным тоже. Поэтому я и решил, что это обязательно должно быть что-то запретное, так как ничто дозволенное не может быть таким привлекательным. Как учил Ребе, сила желания и влечения животного духа внутри нас больше желания нашей Б-жественной души. Поэтому я и выбросил жаркое в помойку».
