Р. Борух и Двора-Лея. Баал-Шем-Тов в качестве свата. Жених Двора-Леи — р. Йосеф-Ицхак, хасид Баал-Шем-Това. Помолвка на кладбище.
Р. Шнеур-Залман, дедушка основателя ХАБАДа, (имя которого было также р. Шнеур-Залман), и его жена, очень ученая Рахель, были представителями двух различных миров и олицетворяли собой две различные системы, господствовавшие в то время в еврействе. Это различие между р. Шнеур-Залманом и его женой Рахелью передалось потом обоим их детям, — дочери Двора-Лее и сыну Боруху.
Борух и Двора-Лея отличались друг от друга не только возрастом, но и характерами. В то время, как Двора-Лея была сострадательной и общительной, всегда интересовавшейся судьбой своих соседей и готовой им услужить и всем помочь, Борух был сдержанным человеком; он мало общался с людьми, любил уединение. Двора-Лея была во всем похожа на свою мать Рахель, а Борух — на своего отца р. Шнеур-Залмана. Этот контраст между братом и сестрой был особенно заметен в последние годы жизни р. Шнеур-Залмана и его жены Рахели, когда семья проживала в Витебске, где р. Шнеур-Залман с большим трудом еле-еле зарабатывал на жизнь учительством.
Двора-Лея, как мы знаем, льнула к матери не только потому, что они друг друга лучше понимали, но и потому, что дочь изучала Тору с помощью своей ученой матери. Двора-Лея училась прилежно. У нее всегда были вопросы. Но она не всегда хотела обременять мать своими вопросами. Она охотно задавала бы свои вопросы отцу, но от него скрывали сначала, что она изучает Тору. Она довольствовалась бы выяснением сложных проблем у своего братишки Боруха. Он был еще маленьким мальчиком, но уже славился своими способностями и знаниями. Но Борух держался с ней холодно и отчужденно, как будто она была ему чужой и между ними не должно быть ничего общего. Двора-Лее было от этого очень больно.
Рахель хорошо знала о холодности и сдержанности своего сына. Она заметила, конечно, что он держится вдали от своей сестры. И это ей тоже причиняло горе. Она много раз готовилась поговорить по душе с Борухом и рассказать ему все то, что она рассказала его сестре. Она предполагала, что рассказ о традициях их семьи произведет на Боруха такое же впечатление, какое это произвело на Двора-Лею. Но Борух был еще слишком молод, чтобы говорить с ним о таких вещах. К тому же он выказывал такую отчужденность даже к родной матери, что у нее не хватило духу заводить с ним,интимный разговор. Она откладывала это со дня на день, пока не оказалось, что уже слишком поздно. Здоровье Рахели ухудшалось с каждым днем, пока она, наконец, не слегла и больше уже не встала.
Когда Рахель почувствовала, что ее минуты сочтены, она призвала к себе Двора-Лею и Боруха, положила на их головы свои исхудалые руки и благословила их. У нее, по всей видимости, было много что сказать своим детям в последние минуты жизни, но на это уже не хватало сил. Она успела только прочесть отходную, после чего со словами «Шма Исраэль» упала на подушку, и ее не стало.
Двора-Лея горько разрыдалась. Сбежались соседи. Вошел и р. Шнеур-Залман, который залился слезами. Борух стоял пораженный, но его глаза были сухи. Только позже, когда мертвую мать сняли с кровати и уложили на полу, а стенания в доме становились громче, расплакался также и Борух и отчаянно закричал: «Не трогайте мою маму; Двора-Лея, где ты?», и от переполнившего его сердце горя упал в обморок.
Некоторое время после смерти матери Двора-Лея находила утешение в том, что вела хозяйство. Ей было уже около шестнадцати лет. Душой и телом была она предана отцу и брату, который несмотря на это оставался и сейчас холодным и держался с ней отчужденно.
Р. Шнеур-Залман был очень слаб здоровьем. Ему не хватало уже сил заниматься учительством. Он пытался искать себе другое, более легкое занятие. Он взялся помогать одному ученому приводить в порядок его рукописи. Тогда решила Двора-Лея также начать зарабатывать. Она умела хорошо шить, и она занялась шитьем, зарабатывая достаточно, так что дома не было ни в чем недостатка. Одновременно она вела, конечно, и хозяйство.
Р. Шнеур-Залман протянул не долго. Постепенно иссякли его силы. Перед кончиной он наказал детям вести себя так, как подобает потомкам такой почтенной, ученой и набожной семьи, как их семья.
Двора-Лея охотно продолжала бы жить по-прежнему, кормить брата и ухаживать за ним. Она хотела, чтобы Борух изучал Тору сам и занимался также с нею. Но у Боруха были уже свои собственные планы на свое будущее. И вскоре после смерти отца он исчез из Витебска.
Двора-Лея осталась совсем одна. Дедушка р. Моше, бывший некогда главой познаньской еврейской общины, проживал теперь в Минске; он пожелал иметь свою внучку у себя. Но Двора-Лея не хотела уезжать из Витебска, где находились могилы ее родителей. Эти могилы были частью ее жизни Она часто ходила на кладбище и там на могилах родителей облегчала свою душу, «разговаривая» с отцом и матерью, как с живыми, как если бы они прислушивались к ее словам. Из-за этих могил решила Двора-Лея перебраться к проживавшему в Витебске дяде р. Кадишу. Но она обусловила свое пребывание у дяди и тети возможностью заниматься шитьем по-прежнему, чтобы этим содержать себя. Так оно и было до самого того дня, когда дядя р. Кадиш сообщил ей, что у него есть для нее жених — молодой иллуй р. Йосеф-Ицхак, известный под именем Иллуй из Чарея.
До того, как дать свое согласие на это сватовство, пошла Дворя-Лея на кладбище к могилам родителей. Там она им сообщила о сделанном ей предложении и просила их содействия, если жених настоящий ее суженый, если же нет, то пусть лучше это сватовство не состоится вовсе.
Позже у нее состоялась беседа с женихом р. Йосеф-Ицхаком. Она ему рассказала все, что ей было известно о своем происхождении и заключила замечанием, что она считает себя принадлежащей к тем, которые следуют по пути каббалы и хасидизм. Она хотела, чтобы жених знал все это заранее. Р. Йосеф-Ицхак выслушал невесту с большим вниманием и интересом, а затем рассказал ей о себе и о своем происхождении, добавив, что он и сам последователь хасидизм, — того нового учения, которое начал распространять р. Исраэль Баал-Шем-Тов. Р. Йосеф-Ицхак рассказал ей также, что один из учеников Баал-Шем-Това основательно ознакомил его с этим учением и что он считает себя хасидом.
Особенно важно было для Двора-Лее сообщение жениха, что этот самый ученик Баал-Шем-Това передал ему требование своего учителя искать свою суженую именно в Витебске, добавив, что речь идет о круглой сироте. У Двора-Лее больше не было сомнений, что этот жених и есть ее действительный суженый.
Тогда они оба пошли на кладбище, и на могилах родителей Двора-Леи заключили следующий договор, который должен был остаться их личной тайной:
Первое — р. Йосеф-Ицхак будет давать жене после свадьбы уроки в Торе 2–3 раза в неделю. Второе: Двора-Лея будет продолжать заниматься шитьем, чтобы вносить свою долю участия в ведении домашнего хозяйства. Третье: оба супруга являются равными компаньонами во всех заповеди и добрых делах. Четвертое: то, что Двора-Лея изучает Тору, держится в тайне. Пятое: они ведут жизнь хасидизм, последователей Баал-Шем-Това. Шестое: их хасидизм остается их тайной, пока не придет время выступать открыто. Седьмое: своих детей они также будут воспитывать хасидами. Восьмое: если у них будет дочь, они будут обучать ее Торе. Девятое: от всех своих заработков они будут отчислять десятину на благотворительность.
После свадьбы стал р. Йосеф-Ицхак главой витебской йешивы. Двора-Лея была счастлива. Одно отравляло ей жизнь, — она не знала, куда девался ее братишка Борух.
