Р. Исраэль-Хаим и его жена. Трудности воспитания. «Умалишенный».
С деньгами, вырученными от продажи надела в колонии каббалистов, перебралась вдова р. Давида с ее сыном Кадишом в Познань, где у нее имелся родственник, брат умершего мужа р. Борух, или, как звали его в Познани и во всей округе, — р. Борух-Батлан.
По имени можно было судить, что р. Борух был «батлан» («человек не мира сего»), однако, помимо его большой учености и праведности, он был еще большим и богатым коммерсантом и совсем не «батлан». В ученом мире он считался гаоном, а в коммерческом мире — удачником. Р. Борух был вообще человеком возвышенных идей и добряк. Среди талмудистов, коммерсантов и евреев вообще он пользовался большой любовью и уважением.
Р. Борух принял вдову покойного брата и ее сына с любовью и участием и позаботился об их устройстве на новом месте. Он познакомил вдову с другой вдовой и сделал их компаньонами в деле по продаже женской одежды, что должно было обеспечить их средствами к почетному существованию. Кадиша он поместил в йешиву и дал ему товарища по учебе. Помимо этого он сам давал ему урок по Талмуду.
Кадиш, который отличался в учебе еще будучи в колонии каббалистов, как по Талмуду, так и в каббале, сразу же привел в изумление главу йешивы и дядю своего р. Боруха. Собственный сын р. Боруха, Биньямин, был несколько моложе Кадиша, но намного отстал от него в учебе и уступал ему также по своим душевным качествам вообще. Биньямин учился в йешиве в Праге; так советовал р. Боруху Баал-Шем из Замоща, последователем которого был р. Борух.
От своего дяди р. Боруха узнал Кадиш о семье своего покойного отца. От него он узнал также и о других известных лицах Познани. Особенно большое впечатление произвел на Кадиша рассказ р. Боруха о р. Моше, главе познаньской общины, с которым позже породнился р. Борух, выдав свою дочь Рахель за сына р. Моше, Шнеур-Залмана.
Р. Моше был учеником гаона р. Ошер-Йонатана, которого называли «железной головой». Этот р. Ошер-Йонатан был сыном одного еврея по имени Исраэль-Хаим, который отличался больше своими добрыми делами, чем ученостью.
О том, как приобрел гаон р. Ошер-Йонатан это имя свое, услышал Кадиш от своего дяди рассказ, который произвел на него огромное впечатление. Этот рассказ познакомил Кадиша с вещами, о которых он, изучая Тору, и представления не имел.
Этот р. Исраэль-Хаим навряд ли мог рассчитывать на известность в Познани, городе, славившемся своими крупными талмудистами и учеными, как и общественными деятелями. И все же он заслужил быть на устах всех жителей города, славивших его за его деятельность, за его большую любовь и интерес, которые он проявлял к малым детям, к школьникам, которых нужно было воспитывать в еврейском духе. Р. Исраэль-Хаим ходил каждую пятницу в полдень по хедерам до роспуска школьников на субботний день и раздавал детям сладости — маковки, конфеты, кишмиш и миндаль. «Это, — говорил он детям, — дается вам в честь наступающей субботы». При этом он напоминал детям о необходимости приходить к вечерней и утренней молитвам. В синагогу приходил р. Исраэль-Хаим первый, собирал вокруг себя маленьких детей и следил за тем, чтобы они все в голос отвечали на благословения и все остальное, что маленькие дети в состоянии повторять вслед за взрослыми. Он также читал с ними «Шма». Когда в городе появлялась где-либо роженица, собирал р. Исраэль-Хаим малюток и шел с ними в дом роженицы читать «Шма». Он следил также, чтобы мальчики с самого раннего детства не ходили с непокрытыми головками, чтобы они отпускали пейсы и вообще вели себя так, как подобает еврейским детям.
Р. Исраэль-Хаим часто дополнял в этом родителей и меламедов. И делал он все это с радостью и с большой любовью. Было видно, что эта его деятельность доставляет ему большую радость, что он считает для себя большим благом воспитывать еврейских детишек хорошими, набожными евреями. Все это он проделывал с детьми, имевшими родителей, не говоря уже о сиротках. Для них р. Исраэль-Хаим был родным отцом.
Его жена была также очень предана сиротам и берегла их, как зеницу ока. Нужно добавить, что сам р. Исраэль-Хаим и его жена очень страдали от того, что их собственные дети не выживали, — они умирали сразу после родов. Не помогали молитвы и даже благословения «гуте идн» («добрых евреев», святых). Не помогли тут и всякие другие средства. Не держались у них дети, и все! Каждый раз, когда очередной ребенок умирал, говорили родители «Б-г дал, Он и взял» и не жаловались на пути Господни. Знает, конечно, Всевышний, почему Он так поступает.
Один из мальчиков р. Исраэль-Хаима дожил до пятилетнего возраста. Его звали Симхой. Родители надеялись уже, что он выживет. Симха тоже заболел и отдал Б-гу душу. Это случилось в пятницу, — именно в такой день, когда р. Исраэль-Хаим, по своему обыкновению, ходил раздавать детям сладости в честь субботы. В ту пятницу, понятно, не ходил р. Исраэль-Хаим по хедерам. Он должен был идти на похороны своего преждевременно умершего ребенка. Весь город был в трауре. Р. Исраэль-Хаим и его жена были любимы и известны. Все сердца изболелись за них. Похороны ребенка были большие, на них явились все жители города, — от крупнейших ученых до самых простых людей. У всех на глазах были слезы. Держались крепко только сам р. Исраэль-Хаим и его жена, они покорно подчинились воле Б-жьей. Весь народ проводил умершего мальчика на кладбище. При таком большом стечении людей не могли, конечно, приметить, кто явился на похороны, а кто отсутствовал.
Понятно, что никто не обратил внимания на присутствовавшего на похоронах старика, которого звали Ошер-Йонатан. По правде говоря, этого Ошер-Йонатана считали за умалишенного и уделяли ему, конечно, мало внимания. Если бы не похороны, да еще какие похороны! — то нашлись бы, наверно, шутники, которые попытались бы подтрунить над этим старым умалишенным. Он был очень стар и большой бедняк. Все годы пребывания его в Познани, — много лет тому назад явился он откуда-то, — он жил в синагоге, там он спал и там он даже ел, если вообще имел что кушать. Никто не обращал на него внимания. Знали только, что он ведет себя странно и поэтому считали его ненормальным и звали «умалишенным».
Ошер-Йонатан молился всегда рано и сразу же поднимался на чердак синагоги и часто оставался там весь день. Что он делал на чердаке, никто не знал, да никто и не брал на себя труд узнать это. Именно потому, что его считали ненормальным, никто не пытался посмотреть, что он делает на чердаке, — молится, читает Псалмы, учит или спит. Чем он живет, тоже никто не знал и не интересовался этим. Он ни у кого ничего не просил. За чужим столом он никогда не кушал, и никто его не приглашал к своему столу даже в субботние и праздничные дни. А было это, по-видимому, потому, что он вообще избегал людей и находился больше на чердаке, чем в синагоге среди молящихся. К тому еще Ошер-Йонатан никогда ни с кем не разговаривал. Если кто-либо к нему обращался, он смотрел на него с удивлением и тут же отворачивался. Сомневались даже, не немой ли он. Конечно же он был молчальником, но, как предполагали, не по какой-либо особой причине, а потому только, что он был придурковатым, умалишенным.
Этот Ошер-Йонатан появился в Познани в то время, когда в еврейском мире разгорелся спор между известными в то время гаоны и р. Элияу Баал-Шемом из Вирмайзы об изучении каббалы. Познань, как и ряд других еврейских городов, был разделен на два лагеря по этому великому спору. Никому, конечно, и в голову не придаю, что этот новоприбывший Ошер-Йонатан, который сразу же забрался в синагогу и так странно вел себя, имеет какое либо отношение к этому спору, разделившему еврейство на два лагеря и подготовившему почву для будущего пути хасидизма. Этот Ошер-Йонатан слыл в глазах всех его знавших по меньшей мере ненормальным. Само собой разумеется, что когда все в городе считают его столько лет ненормальным, не придали особого значения и тому, что Ошер-Йонатан спустился с чердака и пришел на похороны пятилетнего мальчика р. Исраэль-Хаима, Симхи, которого хоронили накануне субботнего дня.
