СБП. Дни Мошиаха! 19 Адара II 5784 г., шестой день недели Цав | 2024-03-29 05:03

Мой первый ультраортодокс

«Почему ты так защищаешь харедим? — спросил меня знакомый. — Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, ваши дети служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!».

1947 (0) мин.
Петр Люкимсон («Новости недели»)

«Почему ты симпатизируешь харедим? — спросил меня знакомый. — Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, ваши дети служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!». Так сразу, наверное, на этот вопрос не ответишь.

В моем отношении к ультраортодоксам намешано много всего, но я все же думаю, что немалую роль тут играет личный опыт общения со странными людьми в шляпах и лапсердаках. И историю этого опыта я и решил сегодня рассказать.

…Впервые о харедим я услышал в первый день приезда в Израиль, пришедшийся на пятницу. Остановились мы тогда в Рамат-Гане у тещи, которая успела к тому времени прожить в стране почти год, и уже «все-все знала». Пока мы пили чай с дороги, шурин предупредил, что здесь неподалеку, в Бней-Браке, живут харедим — страшные религиозные фанатики, которые ненавидят нас смертельной ненавистью и вообще не считают евреями.

«Туда лучше не ходить, особенно в субботу, — добавил он. — Забросают камнями или, того хуже, набросятся целой толпой». Так мне стало ясно, что где-то совсем недалеко живут орки.

Примерно через неделю после приезда мы начали активно искать съемную квартиру.

На дворе был 1991-й год, и, узнав об очередной паре «олим хадашим», к поискам подключилось множество незнакомых нам людей.

Вскоре мы нашли подходящее жилье на самой границе Рамат-Гана и Бней-Брака — на улице Иерушалим, причем без всякого маклера. А затем те же люди стали помогать нам обставляться.

В течение суток нашлось все — кровати, шкафы, обеденный и письменный столы, кресла, диван, буфет, матрасы. Причем большая часть мебели была почти новой. Но все эти вещи надо было доставлять в квартиру самовывозом!

Разумеется, о том, чтобы тратить деньги на машину не было и речи — каждый шекель корзины абсорбции был на счету, а будущее представлялось совершенно туманным. И потому на следующий день мы с шурином перетаскивали всю эту мебель вручную, а жена тем временем приводила наше новое жилье в порядок.

Тащить иногда приходилось с одного конца города на другой, и потому, начав рано утром, мы дотаскались до вечера.

Последнюю кровать несли уже в темноте, часов в восемь вечера, проклиная все на свете и уже не чая добраться до цели. А до нее оставалось еще километра два, не меньше.

И тут рядом с нами остановилась совершенно раздолбанная машина. Из машины вылез полноватый, в чем-то похожий на меня самого мужик в почти таких же шляпе и сюртуке, который когда-то носил на улицах Прилук мой дед Шломо, и начал что-то говорить, энергично размахивая руками.

— Что он говорит? — спросил я шурина.

— Он говорит, чтобы мы грузили кровать на крышу его машины, и он доставит ее, куда надо.

— Скажи, спасибо, но не надо, сами довезем… Что он опять говорит?

— Говорит, что у него проблема с машиной: ей нужна осадка, и без этой кровати она никуда не поедет, — ответил шурин. — Слушай, ты же видишь, он не отвяжется! Эти харедим жутко прилипчивые… Давай погрузим!

И мы погрузили, и благополучно доехали, а затем незнакомец в сюртуке помог нам поднять кровать на наш второй этаж без лифта и вместе с нами внес ее в квартиру.

Затем он огляделся, посмотрел на мою жену и детей, сказал загадочное слово «Рэга!» — и исчез. Но через минуту появился снова, держа в руках сразу три огромных кулька с самыми разными сладостями и игрушками.

При виде этого богатства жена невольно растрогалась: наученные «опытными людьми», мы, повторю, экономили каждый шекель, а потому о покупке сладостей и игрушек не могло быть речи. Хотя так хотелось их побаловать, особенно оказываясь в супермаркете или проходя мимо киоска, под крышей которого были вывешены те же игрушки. Но с какой стати мы должны были принимать такой подарок от совершенно незнакомого человека?!

— Нет, нет, спасибо! — сказала жена, решительно отказываясь принять кульки с подарками. — У нас все есть, нам ничего не надо…

Но мужик снова что-то быстро проговорил.

— Что он говорит? — спросил я шурина.

— Говорит, что у него автомобиль перегружен, и ему все равно надо что-то выбросить из багажника, а то он дальше не поедет. Так чего, дескать, добру пропадать?!

Затем шурин сказал, что он валится с ног и ушел, а вот незнакомец на какое-то время задержался.

Как мы тогда понимали друг друга для меня до сих пор остается загадкой, но понимание было полным — это странное ощущение, когда люди разговаривают на разных языках, но при этом прекрасно понимают друг друга, я помню до сих пор.

Незнакомец в лапсердаке сказал, что его зовут Хаим Фишер, и нам не оставалось ничего другого, как представиться. Затем Хаим спросил, откуда мы приехали, и узнав, что из Баку, почему-то страшно обрадовался и заявил, что у него есть один знакомый из этого города, совершенно замечательный парень.

— Может, ты его тоже знаешь, — сказал Хаим в ответ на моей замечание, что в Баку жили десятки тысяч евреев. И затем… назвал фамилию моего близкого друга, который уехал в Израиль с женой больше года назад. Все эти дни я расспрашивал родственников и знакомых, где они обретаются, но никто ничего определенного сказать не мог. И вдруг Мишка нашелся!

— Хочешь с ним поговорить? — спросил Хаим, и, не дожидаясь ответа, подсел к телефону и набрал номер.

— Мойше, — сказал он в трубку, — кажется у меня для тебя есть сюрприз…

Словом, это был совершенно волшебный вечер. Из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Проводив Хаима, мы сели пить чай со сладостями и до полуночи болтали по телефону с Мишей и Эллой. И жизнь, похоже, налаживалась.

* * *

С того дня Хаим Фишер стал довольно частым гостем в нашем доме, а мы, в свою очередь, время от времени появлялись у него по субботам.

Благо жил он со своей женой Зельдой и двенадцатью детьми относительно недалеко, примерно в получасе ходьбы. Именно там, в доме у Хаима я узнал вкус еврейской субботы — с предварительными песнопениями, с традиционной переменой блюд и посуды, с неспешными разговорами о Торе и обо всем на свете…

Ну, а прежде, чем Зельда с дочками начинала разносить десерт, Хаим с сыновьями становился посреди комнаты и начинал петь на идиш. Да так здорово, что, глядя на этот семейный ансамбль, я думал: найдись хороший продюсер, и он мог бы неплохо заработать на семье Фишер.

Еще Хаим познакомил меня с миром вижницких хасидов, к которому принадлежал сам, и даже пару раз привел на субботу к Вижницкому ребе — должен признать, что это было впечатляющее зрелище.

Как-то я спросил Хаима, не пытается ли он исподволь сделать из меня такого же «доса», как и он?

— Это твое личное дело, и твой личный выбор, — ответил Хаим. — Каждый поднимается вверх по духовной лестнице в своем темпе. Но тот, кто слишком спешит, и в стремлении вверх пытается перескочить через несколько ступенек, может и брюки порвать. Так что не торопись!

Именно Хаим привел меня в мою первую группу по изучению Торы, и группа эта тоже была необычной: около десятка «русских» стариков собирались вокруг рава Зюси Гросса — потомственного хабадника и, одновременно, выпускника Ленинградского физтеха, приехавшего в Израиль в конце 1950-х годов.

До сих пор помню первый шок после знакомства с комментариями Раши и мидрашами: почему ТАМ от меня все это скрывали?!

Где-то через полгода после знакомства Хаим спросил, была ли у меня с женой хупа? Что это такое, мы, разумеется, не знали, и Хаиму пришлось объяснять. «Понимаете, — сказал он, — после хупы у вас будет настоящий еврейский брак».

— Ты хочешь сказать, что сейчас у нас брак не настоящий, и он в любую минуту может бросить меня с двумя детьми и пойти на все четыре стороны? — пошутила жена.

И тут мы впервые увидели, как Хаим может меняться в лице от страха.

— Что вы, я этого не говорил! — горячо зачастил он. — Конечно, же ваш брак законный по всем законам, в том числе, и еврейским. Я имел в виду, что после этого ваш брак станет еще и освященным. Никуда от тебя он уйти не может. Да и он что — сумасшедший, чтоб бросать такую женщину?!

И он посмотрел на меня так, словно ждал, что я сейчас вытащу справку от психиатра о своей нормальности.

Примерно через месяц мы сказали ему, что согласны.

— Отлично! — обрадовался Хаим. — Значит, через месяц, в Лаг ба-омер, и отпразднуем вашу свадьбу! Сейчас все равно нельзя!

Мы тогда не придали особого значения его словам, но однажды Хаим появился у нас на пороге, привез кучу отпечатанных приглашений на свадьбу и сказал, что мы можем раздать их всем друзьям и знакомым.

На вопрос, что мы должны принести на свадьбу, Хаим ответил, что ничего, кроме хорошего настроения, а сейчас надо срочно ехать в магазин — покупать новую одежду на свадьбу для меня, жены и детей. Все наши попытки отбиться и сказать, что у нас есть приличная одежда, оказались бесполезными — возражения не принимались, и вскоре мы оказались в каком-то роскошном магазине одежды в Бней-Браке.

— Выбирайте лучшее! — велел Хаим. На цены не смотрите — все будет оплачено!

Когда мы с ворохом новой одежды вернулись домой, Хаим сказал, что он хотел бы, чтобы мы с женой хотя бы неделю пожили отдельно — чтобы достаточно соскучиться друг по другу, так как невесте и жениху за неделю до свадьбы, по традиции общаться не полагается.

Я заявил, что такими глупостями заниматься не буду, но на следующий день жена свалилась с гриппом и, чтобы не заражать меня и детей, перешла жить к матери.

Но самое интересное, что в день свадьбы она выздоровела, и утром Хаим повез ее в салон красоты, которым владела одна из его сестер — прихорашиваться, подбирать парик и новое платье.

На вопрос, сколько гостей мы можем пригласить, Хаим ответил, что сколько угодно, но у нас была совесть и потому мы отослали приглашение лишь самым близким друзьям.

Что именно имел в виду Хаим, когда говорил, что число гостей не ограничено, я понял только, когда вошел в роскошный банкетный зал в Гиватайме.

До того я никогда на свадьбе в Израиле не был, и потому оторопел и от «предварительного угощения», и от ломившихся от блюд и напитков столов, и от многоэтажного торта на одном из столов, и от обилия гостей, половину которых составляли обитатели Бней-Брака, а половину — ученики окрестных ульпанов по изучению иврита.

Как выяснилось позже, Хаим «расколол» на нашу свадьбу какого-то ультраортодокса-миллионера, убедив его устроить для новых репатриантов «показательную еврейскую свадьбу».

В качестве свадебного подарка Хаим преподнес мне талит и тфилин, которыми я пользуюсь до сих пор.

Ну, а свадьба получилась и в самом деле необычайно веселой, а самым запомнившимся на ней стал танец Хаима с бутылкой на голове, в которую он вставил розу. В какой-то момент танца Хаим с братом начали разыгрывать юмореску: он имитировал, что пьян настолько, что с трудом держится на ногах (но бутылка при этом не падала), затем все-таки упал на пол, а его брат начал разыгрывать подоспевшую «скорую».

Смотреть на это без смеха было невозможно, и вскоре женщины снесли разделяющую зал перегородку, чтобы ничто не мешало им наблюдать эту сцену…

* * *

…Когда я как-то спросил Хаима, на какие деньги он кормит семью, он ответил, что работает преподавателем в хедере, а кроме того, развозит по домам обеды старикам от какой-то благотворительной организации, по вечерам ухаживает за стариками в больницах и доме престарелых — словом, как все евреи, крутится.

«Крутился» он, надо сказать, с утра до вечера, так что застать его дома в будни было почти невозможно. Как-то жена спросила его, бывает ли он дома вообще — хотя бы в тот вечер, когда жена идет в микву?

— Нет, ну в этот день я возвращаюсь как можно раньше! — ответил он. — Это — само собой. Это же такой вечер!

Однажды я вынужден был заглянуть к Хаиму на работу в хедер, и застал его как раз в момент, когда он только что закончил урок с самыми маленькими ученикам — трехлетками.

Хаим вышел из класса весь в мыле, так как во время урока отплясывал, пел и попутно, как бы мимоходом, обучал этих малышей чтению.

В тот день мне надо было переговорить с Хаимом по важному делу, но дети никак не хотели идти к родителям и со слезами вопили, что они «хотят еще к Хаиму».

Кстати, моя старшая дочь (младшая появилась на свет на третий год после нашего приезда) называла Бней-Брак «город, где Хаимы живут»).

Жизнь тем временем текла свои чередом. Мы купили квартиру в Тель-Авиве, и после переезда стали встречаться с Хаимом все реже, а затем все вообще стало ограничиваться звонками по праздникам. Потом сошли на нет и эти звонки…

Лишь где-то в начале 2000-х мы с женой совершенно случайно встретили в лобби гостиницы, в которую приехали на отдых, нашу общую с Фишерами знакомую. И, разумеется, спросили о том, как дела у Хаима и Зельды.

— Как? Вы не знаете?! — удивилась она. — Хаим очень болен…

Из разговора выяснилось, что за минувшие годы Хаим создал амуту, которая разносит бутерброды, горячий кофе и другие напитки по приемным отделениям всех больниц, чтобы дожидающимся очереди больным их родственникам было что перекусить, да и в больничных отделениях что-то такое делает (кстати, эта амута, насколько я знаю, продолжает работать и по сей день).

В один из дней, когда Хаим был в дороге, у него зазвонил мобильник. Бросив взгляд на экран, он увидел, что звонят с правительственного номера (эти номера легко опознаются), и остановил машину, чтобы поговорить. На связи был помощник президента, который сообщил, что Хаиму решено присудить президентскую премию этого года за особый вклад в дело развития благотворительности.

Хаим поблагодарил и… потерял сознание.

— Это было счастье, что он остановился, чтобы ответить на звонок, — продолжила наша знакомая. — Представьте себе, что могло быть, если бы он потерял сознание, сидя за рулем! Его тут же доставили в больницу, провели обследование и обнаружили… уже неоперабельную опухоль в мозге.

Это было больно слушать. В это было невозможно поверить, и, вернувшись домой, мы тут же позвонили Зельде. На вопрос, как Хаим, она ответила, что уповает на Б-жью помощь, а он сам сейчас находится в хосписе в Тель а-Шомере.

…Когда мы вошли в его комнату, Хаим сидел на кровати в пижаме, и возле него дежурил один из родственников. К тому времени Хаим уже почти не видел и, будучи накачан наркотиками, слабо воспринимал окружающее.

— Хаим, ты знаешь, кто к тебе пришел? — спросил его родственник. — Пинхас и Инна. Ты их помнишь?

Молчание, затем слабый кивок головы и… улыбка. Та самая улыбка, которую невозможно было спутать ни с какой другой.

Мы смотрели, как Хаим с трудом ест какую-то кашицу, держали его за руку и говорили. О чем? Да какая, собственно, разница?! Я видел, что он понимает все или почти все, что мы ему говорим, и это было главное.

Наконец, мы собрались уходить. Я поцеловал Хаима, еще раз погладил его по лицу, и встал.

И тут он схватил за руку своего родственника и явственно произнес: «Ты должен их отвезти! У них нет машины! Как они доберутся домой?! Отвези их!»

И в этом был весь Хаим Фишер. Человек, который всегда думал о других больше, чем о себе.

Больше я оставаться в комнате не мог. Я вышел в коридор, и уже там стал искать, чем вытереть слезы.

Спустя три дня, не успела выйти Царица-суббота, как нам позвонила все та же знакомая — сообщить, что Хаим умер в субботу и похороны состоятся через час.

— Не приезжайте, все равно не успеете! — сказал она. — Да и на кладбище будет не протолкнуться. Похоже, туда собирается пол-Бней-Брака.

Проститься с Хаимом Фишером действительно пришли тысячи людей. Хотя был он самым обыкновенным евреем — не выдающимся раввином и даже не очень большим знатоком Торы. Да он никогда на это и не претендовал. Ему было еще так далеко до пятидесяти!

И лишь после его смерти мы поняли, что по-настоящему Хаима и не знали…

* * *

В небольшой квартире Фишеров в дни «шивы» тоже оказалось не протолкнуться. Люди все шли и шли, и каждый из них, как выяснилось, считал его своим близким другом, и у каждого была своя история о Хаиме.

Из множества услышанных на «шиве» рассказов, мне почему-то особенно запомнилось два.

Первую рассказал мужчину, престарелому отцу которого в больнице ампутировали ногу. Он никак не мог осознать того, что с ним произошло, все время плакал и спрашивал, почему у его кровати лежит только один туфель?

Вошедший в палату Хаим долго пытался утешить старика, но все было бесполезно. И тогда он снял с себя туфли, поставил их у кровати, одел оставшийся туфель, и сказал: «Смотри, возле тебя стоит пара туфель! Все, слава Богу, хорошо! — и с этим словами вышел из палаты в одной туфле».

Вторая история принадлежала его бывшему ученику по хедеру, которого выгнали из ешивы за плохое поведение и неуспеваемость, после чего он стал шляться по улицам, начал подворовывать, уже связался с дурной компанией и в итоге наверняка скатился бы на самое дно.

— Когда Хаим спросил, что я делаю на улице во время уроков, я рассказал ему обо всем, что со мной произошло, и сказал, что возвращаться на учебу не собираюсь, а жить буду, как придется.

И тут вдруг Хаим заплакал, причем заплакал по-настоящему, и стал умолять меня не оставлять учебу, — рассказал этот молодой человек. — Он сказал, что помнит, каким я толковым был в хедере, и что он готов со мной заниматься, каждый день, чтобы я нагнал упущенный материал.

И он действительно стал приходить ко мне домой ежедневно, совершенно бесплатно давал мне уроки, и через три месяца я вернулся к учебе. Причем если раньше я почти ничего не понимал в том, что мы проходили, то после уроков Хаима все вдруг стало просто и понятно. И то, что сегодня я работаю «водителем» на «скорой помощи», у меня есть семья, растут дети — все это, благодаря Хаиму. Не знаю, где был без него…

«Видно, в войске Всевышнего, да будет благословен Он, стало не хватать ангелов, вот Он и решил взять нашего Хаима!» — сказала мне одна из его сестер, когда я подошел попрощаться.

И, думаю, она не сильно ошиблась…

* * *

«Почему ты так защищаешь харедим? — спросил меня знакомый. — Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, ваши дети служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!».

Повторю, сразу, наверное, на этот вопрос не ответишь. В моем отношении к ультраортодоксам намешано много всего, но я все же думаю, что немалую роль тут играет личный опыт общения с харедим.

У меня есть много знакомых из этой среды, и я достаточно хорошо знаю их мир; знаю, как и чем они живут. Далеко не все их представления о жизни я разделяю, но это не значит, что я должен повторять все те глупости, которые говорят люди, никогда с ними не сталкивавшиеся.

Я — сталкивался.

И моим «первым ультраортодоксом» был человек по имени Хаим Фишер.

Опубликовано: 31.07.2020 Комментарии: 0 Поддержите сайт
Читайте еще:
Ошибка в тексте? Выделите ее и
нажмите Ctrl + Enter