СБП. Дни Мошиаха! 19 Адара II 5784 г., шестой день недели Цав | 2024-03-29 10:55

Ограбленный слепой

Как и следовало ожидать, к тому времени, как он поднялся на платформу и нашел пострадавшую женщину, его лоток, единственное его достояние, уже был жестоко ограблен. Но случилось чудо — как раз в это время по улице проходили двое вооруженных полицейских.

3676 (0) мин.
Из книги «О том, что на душе»

Бруклин. Авеню «У». Маленькая Италия. В семь тридцать утра в воздухе уже пахнет жареными сосисками, сигарами «Ди Нобле», мясным соусом, оливковым маслом и красным вином. Время давнее: до появления первых супермаркетов — целые десятилетия, а до появления первых торговых комплексов — целая жизнь, так что торговля происходит, главным образом, прямо на улице. Торгуют здесь, в основном, фруктами и овощами, которые доставляются к прилавкам на старых, разбитых грузовиках. Всю прочую снедь развозят лотошники, которые непрестанно снуют по запруженным улицам квартала.

Утлые кораблики этой гигантской торговой флотилии нагружены всем, чего может пожелать итальянец по части съестного: тут и экзотические овощи, и булочные изделия, и масло, и яйца, и, конечно же, настоящее итальянское оливковое масло. Самая бойкая торговля идет, понятно, в винном магазине, где вино продается в бутылях по пяти галлонов каждый. Зайдите на авеню «У», постойте какое-то время на тротуаре, и постепенно прямо у ваших ног — если вы итальянец, — будет сложен целый обед, блюдо за блюдом, одно обильнее другого.

Есть на авеню «У» и другие приманки, завлекающие покупателя — например, все специфически итальянские блюда готовятся здесь прямо на улице, провоцируя стихийное возникновение массовых кулинарных конференций, в ходе которых страстно обсуждаются технология варки, гастрономические вкусы и традиционные рецепты. Готовят на авеню «У» только женщины, преимущественно — старухи, как того требуют старинный ритуал и освященные веками традиции.

В те давние времена в самом центре почти однородного человеческого месива, маленькой «Малой Италии», можно было увидеть довольно необычного уличного торговца. В отличие от окружающих, он был совершенно незнаком с тонкостями местной кулинарии, равно как и с итальянскими диалектами. Строго говоря, он был не слишком хорошо знаком и с нюансами английского языка и американского сленга. Эмигрант с Украины реб Гирш Моше Коэн был самым обыкновенным богобоязненным еврейским уличным торговцем. Изо дня в день, из недели в неделю он терпеливо развозил свою галантерею по улицам этого шумного итальянского квартала.

В «Малой Италии» реб Гирш слыл чем-то вроде уникума. Он выглядел не так, как все, одевался не так, как все, говорил не так, как все, и, главное, торговал иначе, чем все прочие местные жители. Авеню «У», где располагался итальянский анклав, находилось на окраине большого Бруклина, в свою очередь расположенного на краю огромного Нью-Йорка. Вообще-то говоря, авеню «У» было закрыто для посторонних и Гирша Коэна здесь терпели только за его бесспорные личные достоинства. Своей честностью и прямотой он заслужил уважение даже среди сливок здешнего общества — самих букмекеров.

Эти энергичные и расторопные бизнесмены, ворочавшие самыми серьезными делами, пользовались в «Малой Италии», естественно, и самым большим почтением. Жители квартала часто приглашали их для разрешения своих юридических и прочих споров и вынесения решающего вердикта в различных бытовых конфликтах. Услуги, оказываемые этими почтенными джентльменами местному обществу, были не менее важными, чем, скажем, услуги городских властей. Поскольку они были уроженцами «Малой Италии», то знали здесь всех, как облупленных, и если и отличались от остальных, то лишь несколько большей ловкостью и сообразительностью. В чем-то они походили на популярных певцов и политиков: когда они говорили, им внимали молча и с благоговением. В их власти было решить, кто в квартале важная персона, а кто — «персона нон грата».

Как уже сказано, Гирш Моше Коэн пользовался благоволением букмекеров. И хотя этот привилегированный статус не спасал его от мелких воришек или крупных конкурентов, он, тем не менее, гарантировал ему право беспрепятственно торговать на улицах «Малой Италии». Однако утверждать, будто благодаря этому его торговля процветала, было бы большим преувеличением.

Преуспеянию Гирша Коэна мешало одно обстоятельство, которое он сам считал всего лишь небольшим неудобством: он был почти совершенно слеп. К тому же, у него не было не только собаки-поводыря, но даже простой палки. Поэтому его детям приходилось постоянно извиняться за те многочисленные промашки, которые вызывала его слепота.

Но одно дело — промашки, и совсем другое — опасные ситуации. Гирша Коэна дважды сбивала машина, приближение которой он, естественно, никак не мог заметить. При этом в обоих случаях дело не обошлось какими-нибудь там царапинами — это были тяжелые наезды, и только безграничной милости Провидения и множеству молитв реб Гирш был обязан своим воскресением из мертвых.

После одного из таких наездов полицейский, который подобрал останки несчастного Гирша, поначалу решил, что не стоит вообще вызывать «скорую». «Конец старикашке, — подумал он. Еще одна жертва ужасающей дорожной статистики». Судя по физическому состоянию жертвы, полицейский был недалек от истины. Но реб Гирш Коэн, как могут подтвердить все его домашние, не подчинялся обычным физическим законам. Видимо, безупречная цельность натуры и тщательнейшее соблюдение заповедей заслужили Гиршу Коэну особое благоволение Создателя. Написано же, что Всевышний презирает надменных; отсюда можно заключить, что Он ценит людей скромных и достойных. А в скромности с Гиршем Коэном мало кто мог состязаться, и потому, надо думать, Божий свет постоянно струился из его полуслепых глаз.

В один судьбоносный день к лотку слепого Гирша подошла дородная итальянка вместе со своей дочерью. Они попросили несколько метров ткани. По своему обычаю реб Гирш округлил цену вниз, до двух долларов, что, естественно, было встречено покупательницами с живейшим удовольствием.

Реб Гирш положил отрез ткани на лист газеты, аккуратно завернул покупку и вручил ее женщинам. Когда покупательницы удалились, он пощупал пальцами полученные деньги и к своему ужасу обнаружил, что два новеньких хрустящих доллара склеились вместе, так что фактически он получил три доллара вместо двух.

В глазах благочестивого лотошника присвоение незаработанных денег было страшным грехом, поэтому он тотчас побежал вслед за покупательницами, чтобы отдать им их доллар. Тем временем женщина и ее дочь уже начали подниматься по ступеням, ведущим на платформу метро, и бедному Гиршу не оставалось ничего иного, как последовать за ними наверх.

Разумеется, возвращение чужих денег — дело весьма благородное; но оставить ради этого без присмотра свой лоток со всем его содержимым — поступок в такой же мере глупый и неосмотрительный. Тем более, что реб Гирш оставил свой лоток как раз в том месте, где мелкие уличные кражи были самым обычным, повседневным делом. Впрочем, ворованное никогда не называлось здесь ворованным; считалось, что оно просто «упал» с тележки» или «свалилось с грузовика».

Жителю авеню «У» не требовался никакой Ньютон, чтобы научить его закону всемирного тяготения: даже самое обыкновенное яблоко, упавшее на землю, становилось «ничьей собственностью». Что бы ни «сваливалось» с грузовика или тележки, от слесарных инструментов до шикарных плащей, бесследно исчезало через несколько минут.

Реб Гирш прекрасно все это знал. Но он знал также, что аморально присваивать то, что тебе не принадлежит. В его не слишком изощренном уме эти два зла не стоили друг друга и никак друг друга не компенсировали. Реб Гирш был свято убежден, что лучше оказаться ограбленным, чем присвоить себе чужие деньги.

Как и следовало ожидать, к тому времени, как он поднялся на платформу и нашел пострадавшую женщину, его лоток, единственное его достояние, уже был жестоко ограблен. Но случилось чудо — как раз в это время по улице проходили двое вооруженных полицейских. Любой разумный человек, естественно, повременил бы с использованием закона всемирного тяготения применительно к чужому товару до тех пор, пока полицейские не скроются из виду, но в данном случае грабителем был неразумный новичок-молокосос. Понятно, что не успел он закончить свое дело, как оказался в руках полицейских, которые тут же надели на него наручники. И уже на следующий день Винни Карбони предстал перед судьей в присутствии Гирша Моше Коэна, истца, а также своего адвоката-защитника. Адвокат, нанятый семейством Карбони, добрый час оттягивал приговор, расписывая, в какое неловкое положение поставит семейство Карбони огласка этого неприятного происшествия. Поднимаясь до вершин патетики, он особенно напирал на то, что семейство Карбони и без того испытывает ужасную неловкость по причине своей крайней бедности.

Все эти доводы не произвели никакого впечатления на закаленного в подобных делах судью. Но реб Гирш был весьма впечатлен и тотчас отказался от всех своих претензий, чтобы не обрекать семейство Карбони на полную нищету. Он даже предложил адвокату последовать своему примеру и отказаться от своего гонорара, чтобы не отягощать положение несчастных.

В тот день имя Всевышнего было многократно прославлено в зале бруклинского суда для несовершеннолетних преступников. Доброта Гирша Коэна побудила судью произнести длинную речь о слепом человеке, который преподал вполне зрячим присутствующим урок подлинной морали. Закончив речь, судья, вынес свое решение: по просьбе истца он отказался от наказания преступника и в знак особого благоволения попросил одного из полицейских отвезти слепого домой.

По случайному совпадению, этот полицейский оказался тем самым, что некогда доставил Гирша Коэна в больницу после очередного наезда. Его тоже растрогало произошедшее в зале суда, тем более, что физиономия истца показалась ему как будто откуда-то знакомой. В машине он спросил Гирша, не встречались ли они когда-нибудь раньше. Реб Гирш ответил, что он, со своим жалким зрением, не способен отличить одного полицейского от другого. Этого оказалось достаточно.

«Ты, случаем, не тот еврейский торговец, которого когда-то сшибла машина на Кони-Айленде?» Реб Гирш кивнул.

«Без шуток? — сказал полицейский с искренним удивлением. — Так это же я доставил тогда тебя в больницу! Клянусь твоей и моей жизнью, никогда бы не подумал, что ты выкрутишься, старый ты хрыч! Не иначе, как Там, Наверху, кто-то за тобой присматривает. Это, наверно, потому, что ты такой... ну, не как все».

Реб Гирш был искренне тронут комплиментом полицейского. И это несмотря на то, что за последние 24 часа он получил по меньшей мере тринадцать комплиментов от семейства Карбони, судьи, адвоката, покупательницы-итальянки и ее дочери.

С наступлением следующей недели реб Гирш опять, как ни в чем ни бывало, возобновил свои маршруты по знакомой авеню «У». На этот раз он нагрузил свой лоток до отказа, надеясь, что, быть может, теперь его дела пойдут лучше — в соответствии с пожеланиями, полученными им на прошлой неделе. Конечно, он знал, что успех в торговле, как, впрочем, и во всех других делах, зависит исключительно от воли Всевышнего. Тем не менее он был убежден, что к проявлению этой воли и самому не грех немного подготовиться. Спору нет, реб Гирш рассуждал как отъявленный оптимист, но в том-то и состояло преимущество, которое давала ему его слепота. Она часто позволяла ему увидеть вещи более четко, чем видели их другие, поскольку его взгляд не был зашорен всеми теми «практическими соображениями» и расчетами, которые так мешают большинству людей. Он мог сконцентрироваться, как и надлежит поступать каждому из нас, только на хорошем в людях и не замечать всех их недостатков.

Даже если ближний оказывался мелким воришкой, реб Гирш ухитрялся видеть в нем хорошие стороны. Есть немало людей, наделенных таким особым зрением, но лишь немногие — говорят, не больше тридцати шести человек в каждом поколении — сохраняют подобную объективность даже, когда сами оказываются жертвами воровства. Тут-то и начинается подлинное испытание человеческого зрения, и видимо Всевышний был вполне удовлетворен результатами, которых добился в его ходе реб Гирш Моше Коэн.

Если бы Реб Гирш был зрячим, он бы наверняка увидел, что по авеню «У» в сторону его лотка движется огромная толпа женщин-итальянок в сопровождении еще большей толпы их многочисленных детей. Все они галдели во всю мочь своих здоровенных итальянских легких.

Угрожающе надвинувшись на слепого продавца, толпа окружила его лоток, и вскоре те жалкие четыре квадратных локтя, которые занимал реб Гирш со своей тележкой, превратились в маленькое подобие неаполитанского рынка. Десятки женских рук стали расхватывать куски ткани и отрезы материи, и реб Гирш поначалу испугался, что это просто повторение недавнего грабежа. Но тут он увидел стоящую поблизости пару весьма убедительного вида букмекеров, которые пристально наблюдали за тем, что делали женщины, и удовлетворенно кивали головами. А за долгие годы знакомства с обычаями «Малой Италии» реб Гирш уже уяснил себе, что если сицилийская мафия на твоей стороне, тебе абсолютно нечего бояться. Эта мафия руководствуется одним-единственным принципом: что хорошо в Италии, то хорошо и в Бруклине, особенно в вопросах итальянской справедливости и чести.

Пока самые предприимчивые женщины расхватывали куски материи с лотка, другие, видимо — более сентиментальные, отталкивая друг друга, пытались поцеловать руки Гирша или дотронуться до краев его одежды. Ощущение было не из самых приятных, но соседство коренастых сицилийцев с их сверкающими напомаженными волосами и толстыми кольцами на толстых пальцах успокоил Гирша, и, хотя все происходящее и было ему очень неприятно, он не спешил закрывать свою торговлю.

Да он и не смог бы этого сделать, даже если бы захотел, потому что не успел он опомниться, как весь товар на лотке был продан. Женщины продолжали совать ему в руки свои доллары, награждать мокрыми, пахнущими чесноком поцелуями и, насколько он мог понять их «английский», требовали еще и еще тканей.

Реб Гирш вынужден был обещать, что завтра же привезет новую партию товара, на что женщины ответили обещанием привести новую группу покупательниц. И с этим, так же внезапно, как появились, шумной толпой двинулись обратно по авеню «У».

Как уяснил себе реб Гирш в последующие дни своей бойкой торговли, причиной этого неожиданного покупательского бума был тот счастливый факт, что пожилая женщина, которой он вернул злополучный доллар, оказалась матерью священника из самой большой церкви «Малой Италии».

Его церковь посещали итальянцы всего Бруклина, а может быть — все итальянцы мира, если судить по их числу, и в предыдущее воскресенье он посвятил свою проповедь бедному еврею, который рискнул всем, что имел, дабы вернуть деньги его любимой «мама миа».

«Этот человек — настоящий святой, — воскликнул священник, — и мы должны воздать ему должное».

Ну, вот, они и воздали...

Опубликовано: 14.08.2003 Комментарии: 0 Поддержите сайт
Читайте еще:
Ошибка в тексте? Выделите ее и
нажмите Ctrl + Enter