…И согласно этому нужно объяснить то, что говорил мой тесть и учитель (Ребе РАЯЦ), который подробно разъяснял различие между самими хасидами (вдобавок к различию между хасидами и не-хасидами), между польскими хасидами и хабадниками: у польских хасидов есть и этот мир, и Мир Грядущий, а в отличие от них хабадники «оторваны» и в этом мире, и в Мире Грядущем.
Когда польский хасид едет к своему ребе, Торы там немного, а «шираим» много, на всех трапезах. Потом пускаются в пляс, и так всё время проходит в служении Всевышнему в радости. Перед тем, как ехать домой, заходит хасид к ребе, чтобы попрощаться с ним, и просит благословения в семье, здоровье и достатке, выдаче замуж дочери, заработке и пр., и ребе обещает ему.
А когда он возвращается домой, то рассказывает хозяйке о своих просьбах и о благословении, которое он получил от ребе, и она тоже рада тому, что он ездил к ребе. Когда он хочет поехать к ребе ещё раз, она помогает ему, даёт с собой продукты, «клёцки с селёдкой», и несколько грошей на дорогу — и так есть у хасида этот мир.
А через сто двадцать лет хасид прибывает в Мир Грядущий, и высший суд спрашивает его о его положении и состоянии — и у него есть готовый ответ: «Я был хасидом своего ребе, и сказано «праведник верою жив будет», и читать надо не „ихье“ (жить будет), а „йехайе“ (оживит)». Когда же спрашивают его, выполнял ли он всё, что велел ребе, он отвечает: «Мой ребе давал мне благословения и говорил, чтобы я соблюдал Тору и заповеди, чтобы я отводил время для изучения Торы и т.п., и я делал это». Когда его спрашивают о том, как он выполнял сказанное «знай Б-га отца твоего» и как он «вглядывался в высшую Колесницу», он отвечает: «Меня учили, что нужна вера, и сказано „праведник верою жив будет“, и читать надо не „ихье“ (жить будет), а „йехайе“ (оживит). А вера у меня есть. И ещё учили меня, что не толкуют о высшей Колеснице и о миросотворении, и я это выполнял: везде, где я видел слово „ацилут“ и тем более слова „цимцум“ или „кав“, я убегал от них как можно дальше… ведь кто я и что я такой, и сказано: „к удалённому от тебя не стремись“!»
И так как у такого хасида есть веры выше головы (настоящий «окружающий свет»), ведь все евреи — верующие сыны верующих, тем более общество хасидов, что вообще излишне говорить, и этот хасид выполнял слова своего ребе как в предписаниях, так и в запретах, — никакого рая и Мира Грядущего для него недостаточно!
А когда хабадник едет к ребе, он протискивается не для получения «шираим» (остатки пищи со стола ребе), кто о них вообще думает, а для того, чтобы услышать «маамар» (хасидский трактат), и иногда из-за давки тяжело ему расслышать и понять маамар…
Рассказывал мне один еврей, «от мира сего» о том, что осталось у него в памяти от шабата в Любавичах: его так зажали во время слушания маамара, что он понял только самый первый вопрос к самому первому стиху в начале маамара, а содержание самого маамара он не понял, а к концу его и к решению противоречия он был совершенно затолкан (видимо, там знали, кто он, и толкали его с большим усердием в этой заповеди…) Покушать чего-нибудь после маамара (подкрепить сердце) не получилось, ведь было повторение маамара хасидами, а потом молитва, а после маамара, повторения и долгой молитвы уже пришло время минхи, и так прошёл для него весь шабат — в суете, толкотне и голоде, и маамар он так и не узнал…
После этого он вошёл к ребе и стыдился говорить о своих материальных нуждах, о заработке, растущей дочери и т.п., ведь после того, как он слышал от ребе маамар о мире «ацилут» и о том, что выше него, как он может отнимать время ребе, рассказывая ему, что супруга не даёт ему покоя из-за того, что нет у неё мяса на шабат и чёрного хлеба на будни, лавочник не верит в долг, заимодавцы пристают… У ребе он просит любви к Всевышнему и страха перед Всевышним, принятия ига царства Небесного, чтобы он мог молиться без посторонних мыслей, чтобы он почувствовал слова хасидизма и т.п. И ребе даёт ему благословение на это. А когда он возвращается домой, хозяйка спрашивает его — она знает, что благословение ребе помогает — что обещал ребе о заработке, о приданом растущей дочери, а он отвечает, что об этом он с ребе вообще не говорил, а только о любви и страхе, о служении в молитве без помех, вызванных заботой о заработке… Понятно, что он получает от неё тут же на месте, и когда он хочет поехать к ребе на будущий год, его супруга кричит, что лучше ему наняться хазаном или шамесом и заработать несколько рублей, и не позволяет ему поехать, и ничего ему не даёт — так что этого мира у хасида нет.
А через сто двадцать лет хасид прибывает в Мир Грядущий, и его спрашивают: какой ты хасид? И он отвечает: «любавичский хасид, хабадник». Если так, спрашивают его, ты знаешь, что означает аббревиатура ХАБАД? «Конечно, — отвечает он, — „хохма“, „бина“, „даат“. А это означает, что недостаточно веры, ибо она лишь „окружающий свет“, нужно также понимание, „знай Б-га отца твоего“, понимание внутренней части Торы». Если так, говорят ему, мы тебя проверим. Ему горько, и он молчит. Говорят ему: «Может быть, ребе не учил тебя, не требовал с тебя?» Он отвечает: «Ребе учил меня и требовал с меня, я слышал один маамар, и ещё маамар, и ещё маамар, а когда у меня не было денег на поездку, а идти пешком я не мог, ребе послал мне маамар в письменном виде». И тут начинается расследование, как это так получилось, и понятно, что будет в конце его.
И можно задать вопрос: сказано: «умножающий познание умножает боль», и эта боль стоит познания, но какая польза в боли, если нет познания, в нашем случае — если всё равно не учат хасидизм как полагается, и стоило ли оно того?
А ответ на это: нужно стараться делать всё по мере сил, и тогда свыше помогут человеку сделать всё истинно.
