Беня Окунев нередко покидает Буффало ради визита к своему тестю — сойферу Гершону Зуркину в Монреале. Возвращаясь в очередной раз домой, он застрял на границе в районе Тысячи Островов, где река Лаврентия вытекает из озера Онтарио. От нечего делать, благо в наше время без мобильника, как без штанов, никто из дома не выходит, позвонил он брату в Нью-Йорк.
— Ой, что я сейчас услышал, какую историю мне рассказали! — раздались восклицания брата. — Я тут говорил с рабби Гринбергом, знаешь, шойхет из Кливленда. У него сейчас много работы как раз в Монреале. Там же шойхеты из разных направлений работают. К нему тут недавно обратился один белзский хосид, вот рассказал:
— Ты вот хабадник, так у нас тут такая история была. Мой брат владеет в Израиле большим залом для свадебных торжеств. Как-то раз у него женились двое хабадников, «баалей-тшува» из России. Кабинет брата — на втором этаже, построен таким образом, что он сверху видит всё, что происходит внизу, и если что не так, сразу бежит исправлять. И вот он видит, что свадьба идёт весело и энергично, все пьют и танцуют, и только отец жениха сидит за столом с кислым выражением лица.
Брат спустился вниз, подсел к нему и спрашивает, мол, всё ли в порядке, что же он не пляшет, не веселится? Еда невкусная? Или официанты грубы? Или музыканты фальшивят? А сам про себя думает: или я цену запросил слишком большую? Отец жениха отвечает, что мол всё в порядке, всё замечательно, а кисло ему по другим причинам, которые он обсуждать не хочет.
Брат вернулся к себе в офис и снова стал наблюдать за весельем, но по какой-то причине не мог оторвать взгляд от страдающего отца жениха. Наконец брат не выдержал, снова спустился вниз и сказал ему:
— Не знаю почему, но меня просто мучает, что вам плохо. Знаете, я вам расскажу историю. Вот ваш сын хабадник, так вот много лет назад я был в Нью-Йорке и посетил Любавичского Ребе. Он мне дал доллар. А когда я вернулся домой, я обнаружил, что долларов — два, это были новые доллары, и они слиплись вместе. Я знаю, что Ребе обычно даёт только один доллар, а если даёт второй, то всегда как-то это комментирует: или он даёт это для «двойной силы» — «кифлаим летушия», или это специально за какое-то особое достижение в духовной работе, или как побуждение на какое-то дело. Но мне-то он ничего такого не сказал. И я всё время испытывал некое чувство вины, что этот доллар мне не совсем принадлежит. Я даже хотел вернуть его ребе, но с тех пор я не был в Нью-Йорке. А потом решил, что раз не удалось вернуть, значит не удалось. Так вот я хочу в честь свадьбы вашего сына дать вам этот доллар.
И тут папа жениха подскочил на месте и просто запрыгал, а потом схватил брата за рукав и потащил из зала, где всё-таки из-за гремящей музыки сложно было что-либо слышать, и в коридоре рассказал ему следующее:
— Я, как вы видите, нерелигиозный человек. Мы выехали из Советского Союза, где ничего о религии не знали. Как-то раз я был в Нью-Йорке, мне было интересно посмотреть на Любавичского Ребе, про которого столько говорили, и я пошёл получить доллар. И вот когда подошла моя очередь, Ребе доллар мне не дал, и сказал: «А вам я доллар дам после того, как вы сделаете обрезание». Мне это было не очень-то приятно слышать, и я не чувствовал нужды в этом. Несколько раз представлялась такая возможность, но я каждый раз отказывался. И вот за неделю до свадьбы моего сына, который, как вы видите, весь такой религиозный, он сказал мне: «Папа, мне не хотелось бы, чтобы ты вёл меня под хупу необрезанным». И три дня назад я сделал обрезание. Поэтому я не танцевал, и выражение лица у меня такое от боли. Но теперь-то, когда Ребе выполнил своё обещание через вас, выражение моего лица не могло не измениться!
