Я родился в Самарканде, и мое еврейское-хасидское образование проходило в подпольной йешиве, которая функционировала благодаря истинному самопожертвованию хасидов ХАБАДа. Мы учились у р. Бенциона Мороза, р. Авраама Духмана и р. Элияу Левина...
В 1969 году железный занавес немного приоткрылся и многие любавичские хасиды в Самарканде начали подавать заявления на выезд из страны. Чтобы получить разрешение на выезд, требовался вызов для объединения семьи от родственников, проживающих за границей.
В какой-то момент мой отец «разыскал брата», который потерялся во время войны, и тот прислал вызов из Израиля. Через несколько дней нас пригласили в ОВИР, но сначала я должен был пойти в военкомат, чтобы получить освобождение от службы в армии. Это было совсем не просто, так как требовалось пройти медкомиссию.
Я подкупил врача, который должен был быть в составе медкомиссии. Но когда я пришел в назначенное время, то увидел, что там было два доктора, и меня послали не к тому, которого я подкупил. Когда я пришел к врачу, я сказал ему, что у меня проблемы с сердцем, но он не нашел тому подтверждений в результатах обследования. Чудесным образом, когда он послал меня к медсестре, чтобы та померила мне давление и взяла ещё какой-то анализ, я попал к нашей соседке, с которой я был знаком. Я попросил ее помочь мне и она вписала в карточку какие-то данные, на основании которых врачу пришлось сражу же дать мне подтверждение о непригодности к службе. Оттуда я отправился в ОВИР и получил выездную визу.
Я покинул Россию вместе с моими родителями в конце месяца Адара. С собой я вез хасидские рукописи, чтобы передать их Ребе. Это были рукописи, которые попали ко мне из разных мест России. Среди них были рукописи Алтер Ребе и Мителер Ребе.
Перед отъездом в аэропорт я зашёл к Шломо — московскому любавичском хасиду, который был директором пищевой фабрики — и купил у него ящик водки «Столичная». Это была высококачественная водка, которая идёт только на экспорт и не продается в Москве.
Когда я прибыл на таможню в аэропорту, меня попросили положить все сумки на стойку и стали допытываться о каждой вещи. Вдруг они заметили водку и спросили, что это значит. Я ответил: «Это — для вас». Вот так я и провёз хасидские рукописи.
Непосредственно перед посадкой в самолёт я испытал приступ дикого страха, когда самолет проходил окончательную проверку перед взлетом. Мои родители уже прошли таможню, когда служащая аэропорта вдруг посмотрела на меня и сказала: «Стойте, подождите» и пошла к какому-то начальнику. Моё сердце колотилось как бешеное. Прошло около пятнадцати минут, которые показались мне вечностью. Вернувшись, она разрешила мне пройти в самолёт, не объяснив в чём была проблема. Это было 28 Адара...
Когда я, наконец, прибыл в Землю Израиля, меня охватило неописуемое счастье и ощущение свободы. В Кфар-Хабаде я встретил старого друга р. Шмуэль-Хаима Френкеля, который уехал двумя годами ранее. Я сказал ему, что хочу поехать к Ребе, но, возможно, останусь некоторое время в Кфар-Хабаде. Он посоветовал мне не откладывать поездку и немедленно отправиться к Ребе.
В тот вечер в Кфар-Хабаде был фарбренген с р. Шломо-Хаимом Кессельманом. Он очень по-дружески принял меня и усадил рядом с собой. В то время любавичские ученики йешив из России были в диковинку и вызывали массу эмоций.
Когда я рассказал о своём желании поехать в Ребе, к этому делу сразу же подключились уважаемые члены общины р. Шломке Майданчик, р. Эфраим Вольф и р. Зуше Познер. Они помогли мне получить разрешение от армии на выезд из страны. Это было не просто, так как у меня еще не было паспорта, а только иммиграционный сертификат.
Чтобы ускорить процесс, им нужно было участие раввина Шломо-Йосефа Зевина. Я пошел к нему домой и он был поражен, что из России приехал ученик йешивы, который умеет учить Тору и хорошо говорит на иврите. В аэропорту тоже поразились моему беглому ивриту. Когда они спросили меня, откуда я знаю иврит, я ответил, что из Торы! После оформления всех документов, паспорта, визы и разрешения на выезд я отправился к Ребе.
День, когда Ребе произнёс мое имя
Я приехал в Нью-Йорк 12 Нисана 1969 г. Все было для меня ново. Это был какой-то другой мир. В России мы встречались с истинным самопожертвованием. В свободных странах не было ничего даже близкого к тому ощущению. Тем не менее, я чувствовал, что служение и изучение Торы в России не могли даже близко сравниться с тем, что я испытывал и чувствовал здесь.
В ночь Песаха того года многие ученики находились в столовой Ребе РАЯЦа, где Ребе проводил «седер» с пожилыми хасидами. Среди учеников были также посланники Ребе, вернувшиеся из Австралии. Было очень людно и я стоял возле окна. Внезапно РАШАГ упомянул, что тут должен быть ученик, который только что покинул Россию и приехал сюда в Песах, и Ребе сказал: «Мишуловин». Меня потащили прямо к Ребе. На протяжении второй половины пасхальной агады, я стоял рядом с Ребе и слушал, как Ребе произносит агаду.
Во время аудиенции после Песаха я передал Ребе хасидские рукописи, которые привёз с собой, и Ребе благословил меня, чтобы в заслугу выкупа пленённых (рукописей), произошел выкуп всех пленённых в России хасидов...
