Наш собеседник Йосеф Чехановер — друг и коллега Эли Визеля, доктор философии и еврейских наук Бостонского университета, преподаватель юриспруденции от университета Беркли и бизнес-менеджмента от Еврейского университета, почетный председатель фонда Ислер и комиссии помощи инвалидам и семьям погибших воинов ЦАХАЛа, член правления Музея «Яд ва-Шем», Музея Израиля, фонда РАШИ...
В конце 50-х и 60-е годы он занимался сельским хозяйством на уровне министерства, затем в 70-80 дорос до главы Министерства иностранных дел… Улаживал конфликт между Израилем и Турцией по поводу одного судебного процесса…Дипломатическая карьера привела его к большей вовлеченности в гуманитарные проекты.
Я был загипнотизирован в течение трех часов
…Когда такой человек сидит в «770» и общается с хабадниками, то они перед ним не испытывают ни малейшего стеснения. Он спрашивает:
— Когда Ребе примет меня?
— Скоро.
— Но я же здесь в Нью-Йорке не по своим делам, я общественный деятель и посланник своего государства, я не могу тратить время, которое мне не принадлежит!
Секретари и завсегдатаи «Севен-Севенти» готовы бы помочь, но, извините, никак не выйдет быстрее, чем оно выйдет.
— А кто всем этим руководит? Кто получает письма, кто заботится, чтобы все они попали к Ребе?
— Мы.
И так далее: все, что бы он ни спросил, ответ один: мы! То есть никакого специального обслуживающего персонала, никаких признаков иерархии. Все делают всё.
Чехановер впечатлен. Глубокой ночью он наконец-то входит на аудиенцию («йехидут») к Ребе Королю Мошиаху. Через три часа (!), в пять утра, он выходит от Ребе.
«Я был загипнотизирован в течение трех часов! — смеется он. — С тех пор всякий раз, будучи в Нью-Йорке, я старался попасть к Ребе. Даже спал однажды в комнатке секретаря р. Клайна».
Тишрей, Йом-Кипур — это не случайно. В конце статьи поймете, почему он так старался побывать там в это время.
А пока что журналист М. Дикштейн спрашивает лауреата Премии Израиля 2021 г. Иосефа Чехановера:
— Так что именно было предметом беседы вашей с Ребе в ту ночь?
— Нефть! — неожиданно говорит лауреат.
— Нефть? — недоумевает интервьюер. — Почему нефть?
— Я не знаю! — Чехановер и сам потрясен этим воспоминанием, — я ведь фактически просто сидел там и слушал. Я слушал, как прикованный, все, что Ребе хотел и имел мне сказать. Вернее, через меня передать. Чтобы правительство Израиля, так сказать, услышало. Прислушалось. Он сам, его речь звучала так, как если бы он был над правительством Израиля. «…Норвегия», — сказал Ребе. Я вообще не понял. Норвегия? Какая еще Норвегия? Какая связь с Норвегией? Я сидел 4 часа, ждал этой встречи, и тут какая-то Норвегия?
И Ребе поясняет: «У Норвегии есть свои богатые ресурсы. Она не стремится к новым разработкам нефти, она обеспечена и так. Но сейчас там открыли залежи нефти. Государство обеспокоено тем, что население развратится из-за доступности всех благ бесплатно. Надо, чтобы правительство Израиля потихоньку послало представителя и договорилось о долгосрочном контракте на покупку нефти. Поскольку именно там есть хороший партнер, который не запросит дорого».
— Б-же мой! — подумал я, — это — глава ХАБАДа!? Это — ортодокс? Это — ревностный религиозный деятель? Да он любит Израиль больше меня! Он сообразил, что сейчас нужнее всего стране, и собрал информацию, что для страны сейчас выгодно заказать нефть от Норвегии. Но кто, кто будет слушаться его советов? Наши толсто… не хочу говорить кто…
Я вернулся домой и собрал на заседание всех, кто занимает ключевые посты в экономике и нефтеперерабатывающей промышленности. Оказалось, что договор уже подписан. С Мексикой. Есть суда — есть нефть. Перебой с судами — перебой с нефтью. Контракты всякий раз краткосрочные. Мышление — близорукое. Цены немалые. Нет того стратегического подхода, какой есть у Ребе.
Потом, в 70-х, был нефтяной кризис. Я все рассказал Ребе сразу же, как смог. Он ответил: «Они сделали большую ошибку и еще пожалеют». Так и случилось...
Норвегия еще раз всплыла в наших делах, и вот как это было. Был сделан большой заказ у правительства Франции на самолеты Мираж и суда. После блестящей победы наших в Шестидневной войне у Шарля де Голля возникли претензии, как это мы осмелились не дать себя убить, а сами даже выступили и начали войну, да еще и выиграли! И как это мы его не спросили и воевали без его на то разрешения!
Он отменил заказ, наложил эмбарго и передал самолеты со всеми нашими, израильскими, уже установленными на них техническими фишками и ап-грейдами, Ливии! Чтобы такого же не случилось и с заказом по флоту, мы стали думать, что предпринять. На их праздник там в Страсбурге на верфях все матросы, наверняка, пьяны в стельку. Надо просто забрать суда и вывести их из французских территориальных вод! Перегнать их, однако же, под юрисдикцию Израиля было невозможно: требовалась другая страна, которая дала бы нам «крышу», свое имя для этой операции.
И тут-то к нам благосклонно отнеслась… Норвегия. Суда были переведены к нам, но под норвежским флагом. А деньги за ту несостоявшуюся сделку с французами пришлось востребовать, конечно, что касается самолетов.
Завоюйте Дамаск и сровняйте его с землей!
…Навязанная нам очередная война — война Судного дня. Я работал советником по безопасности при военном министерстве у Моше Даяна. Если помните, сначала положение наших было ужасно, но затем фронты выровнялись и мы стали побеждать. В тот день наши вошли и оказались в 30-40 км от Дамаска.
Звонят из секретариата Ребе, я отвечаю. Голоса секретарей стихли, внезапно я услышал, что на проводе сам Ребе: «Пусть пойдет к Моше Даяну и передаст ему от меня, чтобы вошел в Дамаск, и будет победа, и нужно сровнять все там с землей».
Я был потрясен, что ему до всего есть дело. Я понимал, что шутить с этим предсказанием нельзя.
По своему положению я имел право зайти к генералу Моше Даяну. Но дико было думать, что религиозный лидер скажет ему что-то, а тот послушается. И что вы думаете? Я таки зашел. Говорю: «Слушай, если хочешь сбросить меня из окна, нет проблем. Но я обязан передать тебе то, что сказал мне Любавичский Ребе».
Я передал слово в слово, что необходимо войти в Дамаск, завоевать его и сровнять с землей.
И Даян… стал оправдываться, как школьник, и объяснять мне, почему он этого сделать не может. «Передайте Ребе, что я благодарю его за эту идею, но… Зачем и как мне брать на себя заботу о тех 4 миллионах арабов, которые там проживают?»
То есть Даяну не было дико то, что Ребе сказал… это было вполне логично… он просто спасовал перед гуманитарной частью задачи. «А, кроме того, — устало добавил генерал, — если я всю армию сконцентрирую на этом направлении, то кто будет защищать нас с юга?»
…Я передал эти ответы Ребе, и он снова произнес (я слышал, что он был на линии): «Пусть знают, что они сделали большую ошибку и будут сожалеть о ней».
Так что вот вам интересные истории из тех, что краешком позволяют увидеть дух пророчества, который есть у Ребе. Кто познакомил меня с ним и вообще с ХАБАДом, спросите вы? Ну, угадайте с третьей попытки! Конечно же, р. Шломке Майданчик: ведь было время, когда я по части сельского хозяйства объезжал деревни, а Кфар-Хабад — это таки деревня.
Ну и напоследок, сам Йосеф Чехановер задал вопрос: «Когда у меня день рождения?» И тут журналист сразу сообразил. Первая встреча с Ребе — это как день рожденья, а стало быть, наш герой родился не в 1933 году, 11 Тишрея, сразу после Йом-Кипура — а именно тогда, когда впервые оказался у Ребе.
