Моего деда звали Ошер. Его отца Меир. Ошер — это библейский Ашер, один из сыновей Яакова. И значит это имя — «счастье». Меир — это «освещающий, озаряющий».
В общем-то, мало я знаю про человека, который носил такое особенное имя. Он был родом из Звенигородки (Корсунь-Шевченковский). И был жутким проказником в детстве, шпаной. У них в местечке была семья по фамилии Старокадомские. Семья была известна тем, что держала ужасно бодливого козла, которого боялось все местечко. В обычные дни козел сидел на цепи, но бывало, что он срывался и бежал на улицу и тогда все прохожие прятались, кроме… моего деда, которому, к слову, тогда было года четыре. Чем дед так напугал козла, никто не знал, но этот маленький мальчишка — Оська Ландау, был единственным человеком на свете, при виде которого козел начинал жаться к заборам и пытаться уйти дворами…
В семь лет дед научился курить и так пристрастился к папиросам, что стал таскать их у своего отца. А чтобы никто не заметил подмены, он набивал выпотрошенные папиросы чаем и клал обратно в коробку. Конечно, обман постепенно открылся, и деду досталось от его отца по первое число. Бросил ли он после этого курить — я не знаю, но это и не важно.
В 1943 году он встретил мою бабушку — Геню, или по-русски Аню. Про ее жизнь до этой встречи следует написать отдельный пост. Так вот, бабушка работала в Министерстве связи секретарем в каком-то отделе, кажется. Однажды она зашла в кабинет к своему начальнику с какими-то бумагами. Там сидел какой-то посетитель. Она отдала бумаги и вышла. Посетитель спросил: «Она еврейка?» Бабушкин начальник ответил утвердительно. «Извините, я выйду на минуточку», — сказал посетитель. Он догнал бабушку в коридоре, представился и пригласил на свидание. В том же году Геня Каминская вышла замуж за Ошера Ландау.
Примерно в том же году (или на год раньше) мой дедушка лишился отца. По дороге в эвакуацию, на каком-то пароме моего прадеда и его жену кто-то обокрал. Забрали все до последней тряпки. Они были смертельно уставшими и спали на палубе, когда же они проснулись, то было уже поздно. От потрясения у моего прадеда случился инфаркт, а прабабку парализовало. Так она и приехала в эвакуацию полуживой, в буквальном смысле… И до конца жизни была парализована.
Дедушка всю жизнь проработал на ЗИЛе, был главным инженером. Он любил чертить и делал это виртуозно, как картину писал. Любовь моей мамы к черчению — от него. На ЗИЛ часто приезжали иностранные делегации, и он их принимал. Когда его спрашивали: «Что привезти?» Он говорил: «Пластинки для дочки» и ему привозили маленькие виниловые пластинки с популярными тогда исполнителями. Это был большей частью рок-н-ролл. Моя мама была счастлива! Вся улица знала, что у Ирки есть пластинки, которых ни у кого нет. Была «оттепель», на подоконник ставили проигрыватель, включали звук на полную громкость, внизу собирался весь двор, и устраивали танцы. Вообще, мама очень похожа на дедушку, так говорят.
Я его так и не увидела, он умер за год до моего рождения. Но когда мой младший сынишка Йосеф-Ошер шкодит и в его глазах загораются лукавые огоньки, мне в эти секунды кажется, что я вижу своего деда, того самого, которого боялся «сам козел Старокадомский»…
