Сегодня,11 Мар-Хешвана, мы отмечали день ухода из этого мира праматери Рахели. Все мы знаем о ее подвиге и самопожертвовании во имя создания и существования еврейского народа. Также и наша недельная глава говорит об этом — Сара рождает Аврааму настоящего наследника, воспитывает его в духе веры в единого Творца вселенной, проходит рядом с мужем все испытания, десятое из которых — жертвоприношение Ицхака — становится для нее последним…
Все эти истории навели на мысль об одном из наиболее глубоких и трогательных хабадских нигуним. Итак, «Нигун иштатхут а-нефеш» (в другой версии — «Нигун двекут»), относящийся к Ребе Цемах-Цедеку.
Согласно преданию, третий Любавичский ребе, Цемах-Цедек, пел этот нигун, приходя на могилу своей матери, праведной рабанит Двора-Леи.
Эта женщина — символ еврейского хасидского самопожертвования. Она была не только дочерью Алтер Ребе (основателя хасидизма ХАБАД), но и настоящим преданным его хасидом. На определенном этапе работы по широкому распространению хасидизма Алтер Ребе почувствовал, что на него заведено серьезное «дело» на небесах. Силы, препятствующие раскрытию внутренней Торы, были настолько мощными, что по мнению Ребе очень вероятным был его преждевременный уход из этого мира. Это невероятно печалило его — и отнюдь из-за неуемной жажды жизни.
Описываемые события происходили приблизительно через 30 лет после раскрытия БЕШТа, и Ребе сравнил недавно (по историческим меркам) зародившийся хасидизм с молодым крепнущим деревом, которое начинает давать хорошие плоды, но все еще нуждается в усиленной защите и уходе.
Внезапный уход Алтер Ребе мог бы оказаться критическим для развития хасидизма ХАБАД.
Решение этой проблемы и взяла на себя рабанит Двора-Лея. Она произнесла при свидетелях, что готова стать заменой своему отцу и приняла предназначенный ему приговор на себя.
Для того, чтобы фраза «отдала жизнь за хасидизм» не прозвучала высокопарно и банально, вспомним, что рабанит на момент принятия своего решения была молодой женщиной (26 лет) и только что отпраздновала «опшерниш» (трехлетие и первую стрижку) своего единственного сына, будущего Ребе Цемах-Цедека. Единственное, что она попросила у Алтер Ребе — воспитывать маленького Менахем-Мендела…
Жизнь праведников не ограничивается материальным телом. Известно, что наши главы поколений поддерживали духовную связь со своими святыми предками и учителями уже после их ухода в иной мир, делились своими бедами и получали недвусмысленные ответы на неразрешимые вопросы. Поэтому уже спустя неделю после ухода рабанит Дворы-Леи ее отец принес малыша на кладбище и поздравил дочь с тем, что ее сын начинает учебу в хедере.
Очевидно, общение Ребе Цемах-Цедека со своей рано ушедшей матерью также было неотъемлемой частью его жизни, поддержкой в трудные минуты, источником душевных сил и энергии.
Обратимся к музыкальному тексту нигуна.
Первое, что обращает на себя внимание — нигун составлен в форме рондо. Рондо (итал. «круг») — композиция, в которой разные по тексту и настроению эпизоды чередуются с регулярно повторяющимся «рефреном». В результате образуется «круг», что и выражает название подобной композиции. О чем нам может сказать такое строение? О том, что круг — это символ вечности и (в еврейской культуре) — траура. Вспомним знаменитую красную похлебку из чечевицы, за которую нашему праотцу Яакову было продано первородство. Из этого фрагмента Торы наши мудрецы узнали, что в тот день умер праотец Авраам: внуки соблюдали траур по нему, и, в соответствии с традицией, ели «круглую» пищу (похлебку из круглых зерен чечевицы). Исторически более близкий пример — традиция есть вареное яйцо в трапезе перед 9 Ава, также траурным днем.
Трехдольный метр и пунктирный ритм первого фрагмента вызывают ассоциации с жанром сарабанды. Этот жанр не принадлежит к еврейской музыкальной культуре, он «родом» из Испании, но также имеет траурную окраску. Использование его не должно нас смущать — в истории нигуним достаточно много примеров адаптации отдельных приемов, жанров, стилей и целых композиций из других культур. Обычно такие «заимствования» имеют цель извлечь искры святости из нееврейских музыкальных языков.
Мелодия первого эпизода с начального такта уводит нас из основной тональности (знак потери душевного равновесия, «выбитости из колеи»). Это ощущение усиливается нисходящим движением мелодии. При этом она (мелодия) как бы расслаивается на две линии: одна из них, как мы уже отметили, движется вниз, а другая — упорно «держится» за самый высокий в этом фрагменте звук. Это символизирует своего рода «ограду», не дающую упасть в трудную минуту, как бы незримую поддержку матери, силу ее молитвы (вспомним Рахель, просящую за своих угоняемых в изгнание потомков!)
Второй эпизод своим ритмическим рисунком и коротким «дыханием» музыкальных фраз вызывает почти зрительную ассоциацию с человеком, «распластывающемся» на могиле матери, с его плачем и рыданием, исходящим из самых глубин сердца.
Третий эпизод— это кардиограмма трепетно бьющегося сердца. Такой образ возникает благодаря повторам одного и того же звука в пунктирном ритме.
Четвертый эпизод — неожиданно светлый, в нем использован мажорный лад. Мягкое плавное течение мелодии вызывает ассоциации с жанром колыбельной и светлыми теплыми воспоминаниями детства.
Последний эпизод — повторяет первый. И в этом снова слышится «круг», вечность, возвращение к исходной точке…
Уже простое перечисление и краткое описание эпизодов формирует определенное представление о судьбе человека, пришедшего на могилу матери: траур, «потерянность», желание «повернуть время вспять», плач, трепет, минута светлого воспоминания и — неумолимое возвращение к действительности… По такому «сценарию» написано немало европейских музыкальных произведений разного масштаба и уровня («леавдиль»). Но Ребе не был бы Ребе, а нигун — нигуном, если бы эта трогательная но стандартная «схема» человеческого переживания не содержала еще одну деталь. Мы рассмотрели все эпизоды композиции, теперь давайте поговорим про ее рефрен. Это небольшой (3 такта!) регулярно повторяющийся фрагмент, который представляет собой… цитату из нигуна «Арба бавот» Алтер Ребе! Причем — именно той фразы, которую Ребе РАЯЦ (со слов своего отца) назвал «темой надежды и восхождения» («Сэфер нигуней ХАБАД», том 1, стр. 6 ). Ее музыкальное изложение соответствует названию — восходящее движение мелодии, размеренный ритм уверенных шагов…
Ассоциация с шагом, поступью ярко выделяет рефрен от окружающих его эпизодов: все они (кроме «кардиограммы» и «колыбельной») изложены в трехдольном размере, что может символизировать мир мысли, созерцания, углубленного размышления, погружения в себя. Тогда как маршевый четырехдольный метр рефрена — это работа, действие, активность. И здесь возникает парадокс, раскрывающий хасидский взгляд на «банальную» сентиментальную историю. То, что мы видим нашими глазами как горькую действительность — относится к миру размышлений и воспоминаний, то есть не имеет под собой «материальной почвы». Смерть, разлука, утрата — это иллюзии нашего «мира лжи». А то, что у нас принято обозначать эфемерным словом «надежда» — это и есть настоящая реальность. Духовная связь праведников — не выдумка и фантазия, а реальная мощная сила, позволяющая подниматься над миражами этого мира и по-настоящему действовать в нем!
И еще один интересный момент связан с происхождением рефрена. Неудивительно, что он взят именно из нигуна Алтер Ребе: ведь это — отец покойной рабанит и дед, учитель и наставник самого Ребе Цемах-Цедека. Именно его деятельность по распространению хасидизма послужила причиной ранней разлуки Цемах-Цедека с матерью. Но это тоже поверхностный, так сказать — не хасидский —взгляд на ход событий. По музыкальному тексту нигуна слышим, что рефрен вносит не трагизм и душевную смуту, а, наоборот, — ясность, активность и целеустремленность.
Самопожертвование рабанит Двора-Леи — это не отчаянный шаг, а Ребе Цемах-Цедек — не трагичная жертва в руках «слепой судьбы». Именно благодаря поступку матери Цемах-Цедек стал тем, кем он стал — Любавичским Ребе и главой своего поколения. Уход рабанит Дворы Леи сделал его преемником своего деда и одним из звеньев золотой цепи глав ХАБАД, Вспомним историю: когда не стало второго Ребе ХАБАД (Ребе Дов-Бера),хасиды просили Цемах-Цедека принять на себя лидерство, но он долгое время отказывался. Одна из причин — он был внуком Алтер Ребе не по отцовской, а по материнской линии (сын дочери), а значит, не совсем «правильным» наследником. Вот как рассказывает об этом книга «аЙом-йом» (28 Ияра): «В тридцатидневный период траура после кончины Алтер Ребе, в одном из ночных видений, в которых Алтер Ребе являлся Цемах-Цедеку, он сказал: «…Если от мужчины первого исходит семя, она (женщина) рождает девочку» — это о твоей матери, «если от женщины первой исходит семя, она рождает мальчика» — это о тебе».
Цемах-Цедек долго отказывался принимать пост Ребе после своего тестя, Мителер Ребе. Один из старых хасидов, реб Перец Черниговер убедил его принять лидерство, использовав в качестве аргумента это утверждение и сказав, что Цемах-Цедек — «правильный наследник», поскольку является сыном дочери Алтер Ребе. «Качество» Алтер Ребе, преобладающее в его дочери, передалось, в свою очередь, ее сыну и возобладало в нем».
Упоминаемое в приведенном выше отрывке «качество», как мы видим, это не просто физиологическое, но и духовное родство, позволившее Цемах-Цедеку стать преемником своего деда. Оно помогло ему подняться над болью разлуки и превратило из страдающего человека в Ребе, главу и наставника целого поколения. Точно так же и цитата из «Арба бавот» Алтер Ребе — это духовный «стержень» всего нигуна, поднимающий его из разряда повествований о человеческой трагедии на уровень раскрытия настоящего духовного пути. Цемах-Цедек пел этот нигун на могиле матери. А могила Дворы Леи — это не просто памятник героической и праведной женщине. Это напоминание об истинности приоритетов, о призрачности всего видимого нашими материальными глазами, и о настоящей ценности того, что мы в этом мире не умеем замечать.
Среди богатого арсенала различных музыкальных форм в европейской культуре («леавдиль») рондо — далеко не самая глубокая и наполненная смыслом. Чередование разных эпизодов, повторение приятного для слуха рефрена…Поверхностность, разнообразие, развлечение, карусель впечатлений — вот сфера образов, типичных для рондо. Нигун-двекут Цемах-Цедека — это совершенное переосмысление идеи круга — чередование всего спектра человеческих эмоций со взглядом на них же, но Сверху — дальновидным взглядом Ребе, умеющего видеть истинную природу вещей. Здесь нет «борьбы» этих «ракурсов зрения». Они сменяют друг друга, как колебания маятника, как неустановившиеся чаши весов. Нигун завершается проведением цитаты из «Арба бавот», значит «последнее слово» — за Ребе.
Послушаем еще раз «Нигун-двекут». И пусть это поможет нам чаще смотреть на нашу жизнь «глазами Ребе», отличать главное от второстепенного, реальное — от надуманного. И пусть скорее наступит время, когда раскроется истинная природа вещей, и настоящие ценности будут настолько очевидными, что «взгляд Ребе» будет легко достижимым для каждого из нас!
